Чудесные знаки

И Петров привычно почувствовал себя червяком. Он не умел так долго, так плотно отдаваться ощущениям — радости, радости, радости. Он иссякал и становился червяком. Он уставал в Москве от пьянок и гульбы, он боялся тяжелых, распаренных вином женщин с их тупыми горячими глазами. Он не умел бешено врываться в них с отчаянной жадностью к жизни, к ней, к одной. Он так мог умереть. Ему нужны были передышки скуки и покоя, он потому и разошелся с Сергеем…

О, Петров даже подпрыгнул! Он вновь рассмеялся и сам почувствовал — молодость, лето и приключения. Его лицо стало таким же светлым, дурашливым и легким. Он ведь разошелся с Сергеем в январе! И он совершенно забыл об этом! Вот сейчас он удивлен, ошеломлен встречей, да, можно сказать, потрясен, но он не помнит, что разошелся с ним в январе. Это совершенно вылетело у него из головы — целых полгода! Он, Петров, не заметил, что прошло полгода!

Волна нежности наконец захлестнула Петрова. Да, она меня захлестнула, почти слезами брызнула из моих воспаленных глаз. Я не знал, что этот баловень, этот столичный князь со всей его щедростью, простодушием, он умеет лишь чаровать, как бабочка, это все, что он умеет, я простил ему свою усталость и раздражение и попусту потраченные годы и простил ему всех этих шлюх, которых он уступал мне, и ночные безумства на летних пляжах, и тщеславие, обморозившее все его чувства и крошечный ум. Потому что я забыл его. С января месяца.

«Да, пожалуй, мы гульнем, — решил Петров. — Уж Сережка-то это умеет». Злая радость всколыхнулась в нем, как всегда в преддверии пьяной бессмысленной траты жизненных сил, а сейчас еще более злая, потому что хлынули московские ощущения и вытеснили ужас и реальность города, и Петров, глядя на Сергея, твердо ощутил себя Петровым.

«Ну что ж, — Петров раздул ноздри, — пощупаем сибирские просторы?» И он, как хозяин этих просторов, упруго качнулся на носках, выбрасывая вперед руку и приглашая гостя следовать вперед. И гость Петрова последовал вперед, а сам Петров окаменел со своей протянутой рукой и раздутыми ноздрями, он окаменел (успел только крикнуть сам себе: «Гляди только в лицо!») и окаменело видел, как лицо его то опускается, то поднимается, но все время обращено к Петрову, немного озадаченное, потому что сам Петров окаменел на месте.

Что это? Что это за номер?!

Каким-то чудом Петров заставил себя опустить глаза, а когда снова поднял их, да, он увидел: это не Сергей.

Человек ждал, обернувшись к нему, но Петров отвернулся и побрел. Он уж не в силах был решить эту задачу. Он даже не извинился, ничего не стал объяснять.

— Ты че, Вов? — окликнули его.

И так же безвольно Петров вернулся на зов и встал перед хромым.

— Передумал, что ли? — спросили его.

— Солнце нагрело, — ответил Петров, терпеливо ожидая лишь разрешения уйти.

— А-а, — понимающе протянул хромой. — Это да, это у тебя всю дорогу так было.

Петров угрюмо кивнул, опустил глаза в землю, в ноги, в высокие ортопедические ботинки хромого.

«Зачем такое сходство?» — подумал Петров, и еще: «Этого не может быть».

— Ну че, идем что ли, а, Вов?

Петров зашагал рядом с хромым.

Да, но почему этот человек идет рядом со мной?

— Значит, ты теперь в столице нашей Родины, — мечтательно тянул калека, — это да, это вообще один шанс из ста. Только мечтать можно.

Но ты действительно, действительно рехнулся! Ты его знаешь! Но кто это?!

Хромой посмотрел на Петрова с тихой радостью. В светлых волосах хромого налип тополиный пух, прядь с этим глупым пухом лежала на высоком лбу, слегка влажном от жары, но казавшемся очень холодным из-за прозрачной бледности. И легкие брови, и густые рыжие ресницы не могли скрьггь этой голубизны истаявшего лица. Петров заставил себя не смотреть в это лицо.

— Да чего там, — буркнул Петров. — Ничего там хорошего нет. В Москве в этой.

Хромой испуганно рассмеялся, распахнул еще шире свои глаза и гордо откинул назад свою голову, потому что можно так устало и пренебрежительно говорить о Москве, в которой он сам никогда не побывает.

— А у нас, значит, такие дела… — начал хромой.

Петров его перебил. Петров решил, что лучше всего будет — выпить.

— Надо бы это… — намекнул Петров.

— Так мы и идем, — удивился хромой. Щеки его слегка порозовели. А Петров и сам удивился. Он не помнил, что приглашал хромого выпить. Он не мог этого сделать.

— Грамм по сто пятьдесят, — уточнил Петров.

— А хоть и по двести, — легко согласился калека.

— Беленькой, — сказал Петров.

— Беленькой, — согласился калека, только чуть-чуть помедлив.

— Не жарковато ли? — хихикнул Петров. — Для водочки-то? Погодка, а?

— Я, как ты, — согласился калека, — а мы в скверик зайдем, в тенек.

— А не попрут? — беспокоился Петров. — Среди бела дня-то?

— А че такого? — задирался калека. — А вообще, можно в «стекляшку» у банка. Там на разлив дают. Нам еще лучше.

— Так там стоячка, — тянул Петров, — сидеть негде.

— А вообще, че это мы! — озаренно крикнул калека. — Идем ко мне, Вов, мы ж почти возле дома стояли. Я ж там так и живу! Картошки нажарим? Я так и подумал — ты ко мне идешь!