Чудесные знаки

Вот если б она не торопилась, все ее планы сбывались бы. Ведь смогла же она обмануть его по телефону? Ведь у нее имелись: прекрасное чувство юмора, широкий кругозор и вообще ум. Она могла шутить целый вечер, развлекать его. Ведь они могли поговорить про книги, про кино, про общих знакомых, про течение жизни, про политику и погоду. И ведь она знала, как бессмысленно говорить ему про свое отчаяние. Потому что ее девическое отчаяние было ничто по сравнению с его мужским, каменным, старым отчаянием взрослого полумертвого человека. Ведь она могла быть с ним рядом целый вечер и смотреть на него, а потом ночью проснуться и украдкой снова смотреть, лаская свою ненасытную душу прекрасным его лицом.

Но она первым делом обрушила на него весь шквал своего отчаяния и разрыдалась сразу же, на пороге…

Но надо отдать ему должное. Надо отдать ему должное — он тогда сразу же не выгнал ее. Он лишь побледнел немного, но улыбнулся, и пропустил в комнату, и помог снять шубу, и достал вина, и включил музыку. В который раз он пытался жить с нею, но она не давалась для жизни, она хотела большего, а он знал, что большего нет.

Он был не виноват в своем лице. Несомненно, он был создан для любви и только для нее одной. Он был как синяк на лице Афродиты, вот как. То есть он имел непосредственное отношение к любви, но вот в таком качестве.

Она еще при самой первой встрече с ним ахнула и обмерла и подумала: «Как в таком хрупком, белокуром молодом человеке смогло уместиться все зло земли?» Он был похож на злого фарфорового принца из мультфильма, который строит козни пионерам, но которого в конце победно разобьют. Ей рассказывали, какие безумства он вытворял в свое время. «Мятежник, — подумала она тогда. — Мятежник, родной человек». И стала смотреть на него с тайной радостью заговорщика. Он недоуменно поглядывал на нее, улыбался, он предложил ей вино, сигарету, анекдот, поцелуй. Она отрицательно качала головой и продолжала улыбаться заговорщицки. И когда он уже ничего не смог предложить ей и встал огорченный и растерянный, тогда она сама взяла его за руку и сказала про родного человека, мятежника, и что теперь они откроют с ним новую жизнь друг для друга и наступит счастье. Он разинул рот в удивлении и подался к ней. Припал как ребенок и затих… И вот тогда наступило то, лишившись чего, она теперь не может жить. Но это длилось недолго. Он отстранился от нее, все еще не теряя веры, а лишь затем, чтоб спросить — когда же?

Щека у него была розовой и горячей, он отлежал ее у нее на груди. Он был такой трогательный и знакомый, словно она сама родила его. «Что когда?» — спросила она, проводя ладонью по его легким чистым волосам. «Когда наступит наша новая жизнь и счастье?» — спросил он.

Сегодня он выгнал ее на погибель. Наверняка в этот раз он не обманулся ее легким голосом. Это она только теперь сообразила и усмехнулась. По крайней мере она научила его не быть доверчивым.

Он сделал вид, что поверил ей, и разрешил приехать, и включил музыку (чтоб заглушить плач), и позволил смотреть на себя, и протянул до двух часов ночи, а потом влил в нее, неумелую, стакан водки и выгнал на улицу безо всяких средств к передвижению.

Это был его тщательно продуманный план отделаться от нее раз и навсегда. И это было его право.

А поскольку он жил в Теплом Стане, а она даже не в Москве, а в Вострякове, что по Киевской дороге, то требовалась очень большая сумма, чтоб добраться среди ночи домой. Если б было открыто метро, все было бы в порядке. Но он предвидел это и дотянул до закрытия метро, чтоб уж надежно…

Она вышла на дорогу и побрела к остановке автобуса. Было тепло. «Скоро Новый год, — отстраненно подумала она, — а снег тает». Но в этой снежной влаге, в тугом свежем ветре не было предчувствия жизни, потому что и влага, и теплый ветер шли не из весны, а от случайного каприза погоды.

Она встала под навесом остановки. «Как лошадь, — подумала она. — Как ничья одинокая лошадь». Она еще не боялась. Она была только что от любовника и не успела понять, что осталась одна. Людей не было. Огней в домах тоже не было. Ничего нигде не было, кроме снежной пустыни, скользкой влажной дороги и машин.

Редкие машины проносились мимо нее, но она не смела останавливать их, потому что денег у нее тоже не было. Она их еще не боялась, она не успела сообразить, что ночные люди — это совсем не то, что дневные люди, и у них могут оказаться другие к вам требования, и жить они могут по другим законам, и ночью носить другие лица.

Но стоять было неудобно, ноги устали от каблуков. Она вспомнила, что до метро всего две остановки и, хотя оно закрыто уже, это единственное знакомое ей место, потому надо стараться попасть туда. Она вышла на дорогу и подняла руку…