– Она в городе, который мы оставили, – в Читтагацце. Читтагацце – Город сорок. Знаете, почему он так называется? Потому что сороки любят воровать, а это все, что мы теперь умеем делать. Мы ничего не создаем, ничего не строим уже сотни лет; все, что мы делаем, – это крадем из других миров. О да, мы знаем о других мирах! Философы из торре дельи Анжели открыли все, что нам нужно об этом знать. У них есть волшебное слово: если его произнести, вы пройдете в невидимую дверь и очутитесь в другом мире. Некоторые говорят, что это не слово, а ключ, который может отомкнуть даже несуществующий замок. Кто знает? Что бы это ни было, оно впустило к нам Призраков. И философы до сих пор им пользуются, я так понимаю. Они проходят в другие миры и крадут оттуда все, что подвернется. Золото и драгоценности – это само собой, но и прочие вещи тоже – идеи, например, или мешки с зерном, или карандаши. Именно они, эта гильдия воров – источник всех наших богатств, – с горечью сказал он.
– Почему Призраки не могут причинить вреда детям? – спросила Рута Скади.
– Это самая большая загадка. В детской невинности есть какая-то сила, которая отпугивает даже ко всему равнодушных Призраков. Мало того: дети их просто не видят, хотя мы и не можем понять почему. И никогда не понимали. Но детей, которых Призраки сделали сиротами, у нас, разумеется, полным-полно; они собираются в шайки и бродяжничают. Иногда взрослые нанимают их, чтобы раздобыть еду и прочие припасы в районах, оккупированных Призраками, а иногда эти дети просто скитаются по стране, пробавляясь чем придется.
Вот каков наш мир. Мы привыкли жить с этим проклятием. Призраки – истинные паразиты: они никогда не убивают свою жертву, хотя и высасывают из нее почти всю жизнь. Но до недавнего времени, до великой бури, у нас существовало какое-никакое равновесие. Ну и буря же это была: казалось, что весь мир трещит по швам. Раньше такого здесь не случалось.
А потом пришел туман. Он не рассеивался много дней и, насколько я знаю, покрыл все уголки мира, даже самые отдаленные, так что никто не мог путешествовать; а когда туман наконец рассеялся, все города наводнили Призраки – их были сотни и тысячи. Поэтому мы сбежали в холмы и на море, но на этот раз от них нет спасения: они настигают нас всюду, как вы сами могли убедиться несколько часов назад.
Теперь ваша очередь. Расскажите мне о вашем мире и о том, почему вы покинули его и явились сюда, – заключил Иоаким Лоренц.
Серафина без утайки рассказала ему обо всем, что знала сама. Иоаким был честным человеком, и ей не было нужды что-либо от него скрывать. Он слушал внимательно, покачивая головой от удивления, а когда она кончила, сказал:
– Я уже говорил вам, что наши философы, если верить молве, умеют открывать двери в иные миры. Так вот, некоторые думают, что порой они оставляют эти двери открытыми просто по забывчивости; чему же тут удивляться, если странники из других миров время от времени находят сюда дорогу? В конце концов, мы знаем, что ангелы здесь иногда пролетают.
– Ангелы? – спросила Серафина. – Вы о них уже упоминали. Но мы никогда не слышали об ангелах. Кто они?
– Вы хотите знать, кто такие ангелы? – отозвался Иоаким Лоренц. – Что ж, хорошо. Сами они, как я слышал, называют себя
Туман, сгустившийся после великой бури, застал меня в холмах за городом Сант-Элиа, на пути домой. Я укрылся в пастушьей хижине у ручья, близ березовой рощи, и всю ночь слышал в тумане над собой голоса, тревожные и яростные кличи и хлопанье крыльев, близко как никогда; а перед самым рассветом раздался шум схватки, свист стрел и звон сабель. Я не осмелился высунуться и посмотреть, что происходит: меня разбирало любопытство, но страх оказался сильнее. Если хотите знать, я был просто в панике. Когда небо посветлело настолько, насколько это было возможно при таком тумане, я рискнул выглянуть наружу и увидел на берегу ручья чей-то огромный силуэт: там лежал раненый ангел. Я почувствовал, что смотрю на то, чего не имею права видеть, – на что-то священное. Мне пришлось отвернуться, а когда я посмотрел туда снова, силуэт уже исчез.