Иван уже давно дико хохотал, завалившись в угол.
— А чем отличается хряк от борова? — задумчиво спросил Матвей непонятно кого.
— Один — производитель, а другой — кастрированный, — закатываясь от смеха, пояснил Иван.
— Какой идиот, нашёл о чём девушке рассказывать, — сокрушённо вздохнул Матвей и вытряхнул себе в стакан остатки виски.
Ага, бутылка пуста. Пожалуй, пора подводить итоги эксперимента по воздействию алкоголя на моих, я надеюсь, новых друзей.
Иван. Пил умеренно, выглядит пристойно, способность соображать и рассуждать логически не утратил, на провокации не реагирует и агрессию не проявляет, свою норму знает и количество потребления алкоголя явно контролирует. В общем, всё тот же спокойный и рассудительный Иван, как и прежде. Безоговорочный зачёт.
Матвей. Пил значительно больше Ивана, как мне показалось, две трети бутылки — на его совести. Выглядит косеньким, координация движений нарушена, но не критично. Чуть заторможенная реакция, но соображает приемлемо. Стал менее разговорчив, меньше шутит, но при этом проявляет склонность к философствованию и откровениям. На мои намеренные подколки и провокации реагирует нормально — не раздражается, агрессии также не проявляет. Пару раз порывался пойти познакомиться с хорошенькой проводницей, но, вспоминая не без нашей помощи, что это — фрекен Бок, тотчас замолкал, глупо улыбаясь. Норму либо не чувствует, либо решил сегодня расслабиться. Пить ему больше нельзя: ещё немного — и, боюсь, свалится под стол… хотя с точки зрения проверки это не критично: этим он не нанесёт вреда окружающим, разве что собственному лбу. В общем, тоже зачёт, но на бойфренда ввиду чрезмерной падкости на женщин он, к сожалению, не тянет.
Пожалуй, я пошла бы с ними в разведку, но больше половины бутылки крепкого напитка пить Матвею не позволила бы — выболтает, на фиг, всю военную тайну или увяжется за первой же женской юбкой, на ком бы она ни сидела.
Тем временем Матвей крутил в руках новую, непочатую бутылку виски. Так, пора с пьянкой заканчивать — мне жалко его лоб.
— Мот, харэ квасить, — строго сказал Иван, словно прочитав мои мысли, и укоризненно посмотрел на друга.
— Да брось ты, «хорошо сидим», — глупо улыбаясь, пробормотал Матвей, борясь с крышкой.
— А не пора ли нам спать? — сладко зевнула я и демонстративно потянулась. — Умираю — спать хочу.
— Алёнк, ты ложись, а мы с Вано ещё чуток посидим. Мы тебе мешать не будем, — ласково пробемекал Матвей, справившись наконец с крышкой.
— Ну, как хотите, — пожала плечами я и, прихватив с полки туалетные принадлежности, вышла из купе.
Вернувшись назад, я застала Матвея с безграничным энтузиазмом доказывающим задремавшему в углу Ивану, что летающие тарелки существуют. Если он выпьет ещё немного, то, боюсь, для пущей убедительности сам начнёт изображать из себя инопланетянина… хорошо ещё, если только в нашем купе, а вдруг ему захочется попорхать по коридору и засвидетельствовать своё инопланетное почтение проводнице или другим пассажирам? И потом, я не знаю, каким он себе этого инопланетянина представляет… вдруг голым? Так, всё, пора с этим кончать. Если женщина сказала: «Хватит пить», значит, так тому и быть, и лучше не спорить, а сразу сдаться, поскольку выигравшая сторона априори очевидна. Только действовать нужно не нахрапом, а со свойственной женщине мудростью.
— Мальчики, вы не могли бы выключить свет? Я не могу спать при свете, — невинно хлопая глазками, сказала я, укладываясь в постель на спину и натягивая на себе простыню.
— Конечно, — Иван тут же выключил везде свет, оставив включённым лишь ночник над своей полкой.
Полежав немного на спине с закрытыми глазами, я со вздохом повернулась на другой бок, стараясь сделать как можно больше движений, чтобы моя передислокация не осталась незамеченной. Через некоторое время я так же шумно перевернулась на живот, повернувшись лицом к ребятам, и сквозь неплотно сомкнутые веки с удовлетворением узрела, что старания не напрасны. Вот и славненько. Второй тайм.
— Мальчики, вы не могли бы немного потише разговаривать? Никак не могу уснуть… И свет мешает, и разговоры… Если я сейчас сон перебью, то потом полночи не смогу уснуть, а наутро злая проснусь и начну на всех кидаться вместо Баксика, — извиняющимся тоном сказала я и, тяжко вздыхая, повернулась на другой бок, водружая на голову подушку. А подушка–то неплотно прилегает, и ухо навострено.
— Мот, давай заканчивать, мы человеку спать мешаем, — тихо сказал другу Иван.
Умничка, Ванечка, правильно реагируешь.
— Да уснёт она, не сцы, — шлёпнул друга по плечу Матвей.
Я те ща дам «не сцы»! Сказано — спать, значит — спать!
Сильно вздрогнув, я перевернулась на живот, демонстративно поправив на голове подушку.
— Вано, а чё она дёргается–то? — промычал Матвей.
— Да спать мы ей не даём — будим, ёрш твою медь! — зло прошипел Иван.
Ага! Тык-с, поклёвка уверенная, ещё чуток поднажать.
Я снова дёрнулась и, слабо застонав, шумно перевернулась на бок, рукой впечатав подушку в ухо, словно мне никак не удавалось создать достаточной тишины для того, чтобы уснуть.