Первые же слова Дмитрия рассеяли опасения Горового. Он узнал, что Митя давно сдружился с ним в мыслях и теперь так рад свиданию, что не может выразить словами. Предупреждения Алексея растаяли – так тает рыхлый снег под горячими лучами весеннего солнца.
Братья радостно смотрели друг на друга, беспричинно смеялись, хлопали друг друга по плечу.
Начался длинный дружеский разговор. Дмитрий коротко рассказал о себе. Годы детства, ежегодные наезды отца из дальних путешествий, гимназия, университет, ученье у великого помора, годы странствий за границей – все прошло перед зачарованным Алексеем, как странная волшебная сказка, как видение из другого, чуждого ему мира.
– Эх!.. – горько вздохнул Алексей, когда Ракитин умолк, закончив свой рассказ. – Пожил ты, Митя, повидал свет, не мне чета. А я что – жил в лесу, молился колесу.
– Алешка, не вешай носа. Хочешь, я тебя выучу грамоте?
Горовой мрачно усмехнулся.
– Что мне даст грамота? В нашей жизни грамота не помога. Вот послушай-ка про наше житье-бытье…
Немного успел рассказать в эту ночь Алексей, но и это было для Дмитрия откровением: ведь он так мало соприкасался с народным бытом. Да и знал он только деревню по немногочисленным поездкам в Сосенки. Взволнованный рассказ Алексея о том, как заводчики притесняют рабочих, как много урывают они даже из скудного их заработка, потряс Дмитрия. Но Горовой недолго останавливался на этом: он больше говорил о своей тайной работе по сбору подписей под челобитьем. Ракитин узнал, с каким великим трудом и опасностями посещал Алеша тайком заводы, как разыскивал он крепких людей, на которых можно было опереться, как убеждал колеблющихся и слабых. Эти тысячи подписей под челобитьем потребовали от Алексея великих хлопот и много унесли у него сил и времени.
– Жалею я, Митя, – закончил свою речь Горовой, – что сразу в дядюшкин дом не пришел и с тобой дружбу не свел. Ты бы мне грамоту поискуснее написал, может, скорее правды бы добились.
– Эх, Алешка, Алешка, – вздохнул Ракитин, – наверно, дело не в том, как ваша жалоба написана… Но, конечно, надо ее доводить до конца: в нее столько трудов и надежд вложено… Знаешь, Алеша, родной, я тебе буду помогать всем, чем смогу. Насчет того, как с вашим делом в сенате, я разузнаю у Кольки Сарычева, это мой школьный дружок. Помочь он, конечно, не поможет – маленькая сошка, но разведать все сумеет.
Братья расстались на рассвете.
Глава пятая
Искатель правды
На Петербург спустилась белая ночь. Было светло как днем. На берегах Невы появились гуляющие. Из дома Семена Кириллыча Нарышкина вышел оркестр роговой музыки. Музыкантов было человек шестьдесят. В руках у них были охотничьи рога, от огромных, которые с трудом держал человек, до самых маленьких. Каждый рог издавал лишь одну определенную ноту.
Оркестранты разместились на плоту перед окнами нарышкинских палат. Перед каждым лежал листок с нотами. Капельмейстер-венгерец стал перед оркестром, протянул руку, и звучный аккорд пронесся над спокойной рекой.
Каждый музыкант напряженно отсчитывал паузы, чтобы вступить в нужный момент. Беда была сфальшивить – венгерец за ошибки сживал со свету.
Нежные звуки далеко разносились под бледным ночным небом. Гости Нарышкина слушали музыку из открытых окон и с балконов. Любители роговой музыки толпились на набережной Невы.
На другом берегу реки стояли Алексей Горовой и Никита Колчин.
– Дядюшка Алексей, смотри, как народ разнарядился. Гуляют!
– Разнарядились, гуляют!.. За наш пот да за нашу кровь они гуляют, – желчно отозвался Горовой. – У тебя в Вохтозере было время наряжаться да гулять?
– Ну что ты, куда уж там… Работа…
– То-то и оно! Мы с ребячества до гробовой доски не покладя рук трудимся, чтобы бары роскошествовали…
– А все-таки, дядюшка Алексей, музыка красиво играет…
– Красиво-то красиво, – нехотя согласился Горовой.
Больше месяца прошло с тех пор, как Алексей решился навестить дядю. После этого он побывал у него в доме только два раза, предпочитая встречаться с Дмитрием Ракитиным на пустынном берегу Невы. Они вели длинные беседы, с каждым разом все более привязываясь друг к другу, открывая один в другом все новые достоинства.
Чаще говорил Алексей. Перед Ракитиным вставали картины быта прионежского крестьянства, задавленного тяжелой нуждой, работой. Много, страшно много труда и пота было заложено в каждой чушке чугуна, выплавленной на заводе Ахрамеева или Попова.
Самое первое – это железная руда. Ее добывали на многочисленных «дудках» – плохо оборудованных шахтах. Держась за края бадьи, опускаемой в шахту скрипучим воротом, рудокоп творил молитву: он не знал, выберется ли обратно живым или погибнет под обвалом.
Тук-тук-тук… – стучал обушок, и бадьи одна за другой поднимались наверх с бурыми бесформенными кусками руды. Эту руду требовалось доставить на завод, и везли по лесным дорогам тяжело нагруженные подводы заморенные лошаденки, подгоняемые возчиками, по большей части подростками или женщинами.