После конфуза, связанного с оплошностью младшего сержанта Пантелеевой при составлении программы концерта, она была, по ее просьбе, разумеется, переведена на должность начальницы женской штрафной командировки. Начальником лагерной КВЧ стал бывший нормировщик из сельхоза. В отличие от своей предшественницы он считал, что главное на этой должности — не мешать работать членам самодеятельных кружков. Умения и энтузиазма у них тут более чем достаточно. А от начальника КВЧ требуется только, чтобы он умел отличить гармонь от балалайки, бас от дисканта, а женскую роль от мужской. Руководствуясь этим принципом, мудрый начальник целые дни проводил в окрестных распадках, охотясь на куропаток, а в помещение КВЧ заглядывал только вечером, да и то не каждый день. Работа, как он и рассчитывал, шла тут полным ходом. Особенно активно работал теперь драмкружок, в который входили несколько актеров-профессионалов и много опытных и высококультурных любителей. Первая пьеса, подготовленная кружком к Новому году, была намечена еще по настоянию Пантелеевой. Она была сочинена в недрах Главного управления лагерей специально для лагерной самодеятельности. В этой пьесе честные и бдительные советские люди разоблачили пробравшихся на важный оборонный завод шпионов и вредителей. Морщился руководитель драмкружка, бывший кинорежиссер, морщились исполнители ролей, а некоторые из зрителей даже плевались. Но этой данью воспитательной работе в духе всеобщей подозрительности и шпиономании кружок и ограничился. Следующей его работой были сцены из «Мертвых душ». Они имели большой успех. С не меньшим успехом была поставлена и «сцена в корчме» из «Бориса Годунова», за ней «Женитьба». Классика на лагерной сцене правилами ГУЛАГ а не возбранялась. На случай, если бы кто-нибудь задал вопрос: «Почему в драмкружке не разучиваются современные советские пьесы?» — у его руководителя был готов дипломатичный ответ: потому-де, что роли положительных героев в таких пьесах для исполнителей-небытовиков запрещены. А сколько-нибудь приличных актеров, не отягощенных пятьдесят восьмой статьей, в кружке почти нет. Но такого вопроса никто пока не задавал.
Так как бывший кинорежиссер почти всё время болел, то фактической руководительницей кружка вскоре стала его помощница, заключенная Тоггер. Эта немолодая уже женщина работала на лагерной кухне судомойкой, в прошлом же Тоггер была литературоведом и театроведом, специалисткой по истории западноевропейского театра. За труд о французской драматургии позднего Ренессанса она была приглашена Сорбонной для вручения ей какой-то специальной награды. Поездка в Париж доцента театрального института состоялась, но обошлась ей в восемь лет лагерного срока как «подозреваемой в шпионаже».
Тоггер было нетрудно уговорить покладистого начальника КВЧ и членов своего кружка подготовить к первомайским праздникам «Проделки Скапена». Роль постановщика мольеровской комедии она взяла на себя. У нее же оказался и двухтомник Мольера, присланный ей с материка.
Самыми трудными, как следовало ожидать, при подготовке «Проделок» оказались постановочные вопросы. Некоторые считали их почти неразрешимыми. В захолустном, заброшенном на край света лагере надо был изобразить людей и быт Парижа XVII века.
Выручили специальные знания, умение, изобретательность и энтузиазм. У режиссера и постановщицы оказался целый отряд бескорыстных помощников. Главными из них были бывшая костюмерша большой киностудии, бывший театральный бутафор и бывший художник-декоратор. У художника на правой руке не было ни одного пальца — отморозил на прииске, — и он писал кистью, привязанной к предплечью.
Главным материалом и у костюмерши, и у декоратора была всё та же мешковина, имевшаяся здесь в изобилии — как-никак Галаганнах был морским портом. Мешковину красили невероятными смесями состава для чернения кож, чернильного порошка и марганцовки и шили из нее камзолы, турецкие халаты, панталоны пузырями. Узоры наносили масляными красками. Узкие панталоны делали из укороченных лагерных кальсон, украшая их у колена лентами из марли, расцвеченными реванолем, брильянтгрюном, красным стрептоцидом и другими лекарственными красителями, которые можно было найти в лагерной аптеке. Неплохие старинные башмаки получались из лагерных ботинок, если нацепить на них огромные бутафорские пряжки из жести. Парики изготовляли из пакли, полученной размочаливанием корабельного каната, отмытого от смолы в керосине. В изготовлении предметов бутафории постановщикам не отказывали ни плотники, ни столяры, ни жестянщики, хотя рабочий день у всех тут даже зимой продолжался двенадцать часов. Но заключенные лагеря Галаганнах имели достаточно хлеба. Поэтому они нуждались в зрелищах, и почти все охотно помогали в их подготовке.