Чудная планета

Было уже видно, что солдаты сидят не только в головной и замыкающей машинах. Ряды полушубков, по одному на каждую машину с заключенными, виднелись и под кабинами всех этапных грузовиков. Были видны уже и белые прямоугольники на серых бушлатах заключенных, несомненно, номера. Покамест всё, что толковала о Берлаге лагерная молва, по-видимому, подтверждалось. А в том, что внизу двигался этап с первыми новоселами только что отстроенного ОЛПа № 12 какого-то Берегового лагеря, сомнений быть не могло. Кое-кто силился найти и подтверждение слуха, что заключенные страшного Берлага постоянно закованы в кандалы. Рассмотреть этого пока не удавалось, а вот золотые погоны офицера, высунувшегося из кабины передней машины, были видны отчетливо. Очевидно, это был начальник этапа. Он делал рукой такое движение, как будто что-то отпихивал от себя ладонью, перемежая их с угрозами кулаком.

— Давай, рули в гору! — сказал шоферу ефрейтор, — сама себя раба бьет, когда плохо жнет…

Шофер некоторое время хмуро молчал, позади был узкий прижим к крутым поворотам. Потом заявил:

— Скажи своим мужикам, чтобы высадились из машины. С людьми этот драндулет в гору не поведу.

Ефрейтору, видимо, очень не хотелось этого делать. Ему было приказано избежать встречи с берлаговским этапом, чтобы здешние заключенные вообще его не видели. А всё складывалось так, будто спецэтап провезут мимо них специально напоказ. Но требование шофера было весьма резонным, машина за милую душу могла скатиться по склону сопки в тартарары.

— Вылезай, все! — сердито крикнул начальник конвоя, и сам выпрыгивая из кабины. Злой не менее его, «водила» старенького газика вылез на подножку, посмотрел назад, на добрые триста метров петлястого карниза и, произнеся как молитву длинное блатняцкое ругательство, включил задний ход. Грузовик медленно пополз вверх.

Его пассажиры выстроились в тесный ряд на самом краю узкой дороги. Но начальник берлаговского конвоя считал, видимо, что так они окажутся слишком близко к его машинам.

— В сторону! Еще в сторону! — кричал он, взмахивая рукой уже таким образом, как будто он спихивал нежелательных встречных куда-то в самый низ сопки. Те, рискуя и в самом деле скатиться по ее склону, попятились еще.

Но и отсюда условия для разглядывания идущего мимо этапа были почти идеальными, тем более что сдерживаемые пятившимся впереди газиком машины едва двигались. Итээловцы пялили глаза на настоящих врагов народа и Родины, понуро сидевших на дне автомобильных кузовов. Борта этих кузовов были надстроены решетчатыми деревянными щитами, как при перевозке скота. Но у машин-скотовозок дело этим и ограничивается, здесь же щиты были густо переплетены неизбежной «колючкой». Абы кого с такими предосторожностями этапировать не станут!

Ожидаемых кандалов, однако, на берлаговцах не оказалось. Они смирно сидели, положив руки на колени, над левым из которых тоже был нашит номер. Такой же номер, белый тряпичный прямоугольник с жирной трехзначной цифрой и буквой спереди, был и на шапках спецзаключенных.

Конвой этапа поражал своей боевой силой. Кроме автоматчиков среди конвойных были солдаты, вооруженные винтовками. Это, видимо, на случай дальнего боя. У многих к поясу были пристегнуты гранаты. В передней и задней машинах сидело по солдату, державшему наготове ручной пулемет. Конвойные, ехавшие в машинах вместе с заключенными, были отделены от них высокой деревянной решеткой, и в каждой из таких загородок скалилось по собаке.

И всё же, густо облепленные номерами преступники в кузовах никак не производили впечатления плененных людоедов. Это были, большей частью, уже пожилые люди с усталыми, изможденными лицами. Более того, многие казались даже знакомыми.

— Да это ж старший агроном из нашего совхоза! — толкнув соседа локтем, изумленно сказал электромонтер из Брусничного, — гляди, номер Ка-шестьсот тринадцать… — Сосед изумился еще больше. Этот агроном, фактический организатор одного из приполярных совхозов, вот уже много лет жил в своей конторке на тепличном хозяйстве. В лагерь он ходил вряд ли чаще одного раза в год, в дни общей проверки по формулярам, «инвентаризации поголовья», как называли эту операцию сами лагерники. Старый агроном «добивал» последние годы из полученных в ежовщину пятнадцати лет. — Степан Гаврилович, здравствуйте! — крикнул с обочины монтер.

Берлаговец криво улыбнулся и, скорей всего машинально, чуть приподнял руку от колена, сделал ею слабый приветственный жест. И тут же один из конвоиров в его машине, как ужаленный, вскочил со своего места под кабиной и выхватил из кармана полушубка наручники:

— Бруслета захотел, Ка-шестьсот тринадцатый! — Остальные солдаты в этой машине тоже вскочили и направили на зрителей дула автоматов: — А ну, отойди! — хотя отходить было некуда. Различия между заключенными на снегу обочины и их конвоирами берлаговские охранники, видимо, не делали.