Чудно узорочье твое (СИ)

— Да при чем здесь сказки⁈ — разозлилась Лида. — Я их слышала, как вот тебя.

— Кого их? — прищурила Зина левый глаз.

— Ну, девушек этих, что смеялись и пели.

— Я же и говорю, с таким воображением, как у тебя, и не такое померещится.

— Какое там воображение, нет у меня никакого воображения, — проворчала Лида.

— На вот, лучше семечек погрызи, — высыпала Зина в тонкую ладонь Лиды черную горку.

Ну, что с нее взять, с этой материалистки до кончика ногтей. Пока сама не услышит, не поверит, а то и саму себя откажется понимать.

Первой уставшие путники увидели церковную колокольню, она плавно выплыла из луговой травы и по мере приближения начала расти, устремляя в небо сизую маковку. Затем стали появляться крыши разбросанных по округе домов. И никаких тебе сараев, хозяйственных построек и даже заборов — один большой в два этажа дом, под двухскатной гонтовой крышей, за ним уходящий к реке огород и в стороне маленькая клеть бани.

Дом — полная чаша, там тебе и хлев, и амбар, и место для разобранных до зимы саней, а наверху пятистенка, с притулившимися к печке комнатами: бабий кут, полати, окошки под выбитыми занавесочками — все в наличии. Рассмотреть местный быт Лида успела, когда ночевала в доме Макарыча на станции. Городская девушка ни в одном поколении с любопытством взирала на посеревшие от времени добротные деревенские дома.

— Зин, а ты смогла бы здесь жить?

— А чего тут мудреного, — пожала Зина большими плечами, — папаша мой из деревни был, я у деда часто бывала, печь топить обучена. У нас правда победнее было, соломой крыто, это здесь привольно, леса полно.

— А вот такие как вы барышни, Лидия Федоровна, тут не выживают, — вставил свое веское слово Плотников.

— Можно подумать, такие как ты, прямо от сохи, — окинула презрительным взглядом Лида Зининого кавалера.

— Вы зря обижаетесь, я только факты излагаю, — миролюбиво парировал Плотников.

— Это не факты, а ваши гипотезы, — для большей колкости тоже перешла на вы Лида.

— Ну, у нас еще будет возможность их проверить, — зловеще произнес Плотников, указывая на покосившийся нужник у межи одного из огородов.

Лида лишь фыркнула. Чего с ним спорить, все равно ничего не докажешь.

На сельской площади возле церкви стояли в ряд три палатки отряда Бараховского. К колокольне тянулись сколоченные леса, по ним сновали люди. Один, маленький и верткий, уже залез почти на самый верх и стоял на бревне у маковки, собираясь привязать веревку к кресту.

— Что он делает⁈ — в негодовании воскликнул Митя. — Дождь прошел, скользко же!

— Ну, что ты Петю не знаешь, сроки поджимают, — пожал плечами Колмаков, но по его напряженной спине Лида поняла, что и он с волнением наблюдает за акробатическими действиями товарища.

Лиде вспомнились смутные образы из прошлого — вот папа в смешном полосатом костюме приветливо машет ей рукой, по-гусарски лихо подкручивает ус и торопливым шагом выбегает на сияющий огнями манеж. Грохот аплодисментов. Прыжок через голову, второй. Публика ликует, а отец начинает взбираться по веревочной лестнице, все выше, выше и выше, полоски костюма сливаются в единое пятно…

Страшный скрежет вырвал Лиду из воспоминаний.

— Господи, помилуй! — прокричал Макарыч.

Митя с Колмаковым сорвались с места. А маленькая фигурка, только что балансировавшая над бездной, полетела вниз вместе с рассыпающимися карточным домиком лесами. Грохот, столб пыли.

— Убился! Убился!!! — полетели истошные крики.

— Петя!!!

Толпа окружила место падения, кинулась разбирать доски завала. Лиде были видны только мужские спины.

— Он дышит?

— Петр Дмитриевич⁈

— Петя?

Общее оцепенение.

— Убился.

— Не уберегли, — послышались причитания Макарыча.

Мужики начали стягивать шапки. Умер? Лида бочком протиснулась вперед и увидела лежащее на земле тело с раскинутыми руками. Небольшого роста щуплый брюнет под сорок, с острым носом и темной чеховской бородкой. Это и есть Бараховский? При жизни Лида его ни разу не видела, правда много слышала от Игоря Эммануиловича, тот его ценил, но называл бедовым. Вот беда и пришла.

— Леса плохо сколотили и мокро, — прохрипел севшим голосом Митя.

Седой полноватый мужчина присел на корточки и попытался прощупать пульс, на лицах собравшихся отразилась надежда, чтобы тут же погаснуть, потому что седой отрицательно покачал головой.

— Вот так приехали, — услышала Лида ворчание Плотникова.

— И куда его? — кто-то подал голос.

— В церковь пока занесите, в притвор, — распорядился Колмаков.

Тело переложили на доски и понесли в открытые двери.

Мужчины спорили у входа в притвор. Седой напирал на Макарыча, чтобы тот немедленно вез Колмакова на станцию, дать телеграмму родным Бараховского. Макарыч упирался в ответ, настаивая, что лошади крепко устали и дорогу развезло, а покойнику теперь все равно, узнает его семья чуть раньше о случившемся или позже.

— Где хоронить, они должны написать, где его хоронить? — настаивал седой.

— Известное дело — где, вона-тама у них погост, — указывал Макарыч на редколесье с крестами домовин.

— Семья должна решить, где хоронить, — повторял седой.

— Так вы его все равно сейчас в такую даль не довезете. Лето на дворе.