Чудно узорочье твое (СИ)

— Лида, так не должно получаться. Ты имеешь такие же права на жилплощадь, как и они, — Эльза скрестила руки на груди, показывая высшую степень возмущения. — Подумаешь, барин какой выискался — хочу дома оставлю, хочу выгоню. У нас не царизм, все равны, а метры давались на семью. Возвращайся домой, а если будут выгонять, обратимся в комитет комсомола.

— Я не вернусь, — коротко ответила Лида, поднимаясь из-за стола. — Мне пора на работу.

— И где ты будешь жить, скажи мне на милость?

— У теткиных знакомых. Милые старушки.

— Нет, это вообще никуда не годится. Они значит вдвоем в огромной квартирище, а ты у каких-то бабушек в приживалках?

— Я не хочу туда возвращаться, — собрав волю в кулак, как можно беспечней улыбнулась Лида. — Пора начинать новую жизнь.

— Тогда давай ко мне, зачем тебе эти бабки. Поставим раскладушку, будем про любовь по ночам болтать, — Эльза взяла подругу под руку.

Лида лишь отрицательно покачала головой:

— Про любовь не надо.

— Ну, про рецепт варенья с лимонными корками. Надумаешь, я прямо с радостью.

— Обязательно, но пока нет.

В мастерских тоже все шло своим чередом. Лиде поручили ее первое самостоятельное дело — очистить картину, предположительно Левицкого, от загрязнений и накопившегося грязного слоя. Дама в голубом платье с тонко прописанным кружевом по лифу, в высоком седом паричке, румянилась розами на щеках и дарила Лиде игривую улыбку. Ее добродушное лицо успокаивало и настраивало на работу. Хотелось туда, в картину, посидеть, поболтать по-приятельски, попивая чай из изящного майсенского фарфора, обсудить варенье и лимонные корки. И чтобы за окошком тихо падал снег.

— Лидия, зайдите, пожалуйста, ко мне, — на пороге мастерской стоял Грабарь, поправляя очки.

Лида резво поднялась, вытерла руки полотенцем и побежала вслед за начальником.

— Мне здесь звонили, — начал подбирать слова Игорь Эммануилович, — просили поговорить с одной молодой сотрудницей.

Лида замерла в ожидании. Грабарь тоже молчал, теребя дужку очков.

— Я должна была попробовать, — первой прервала тишину Лида. — Он же не виноват.

— Спасибо, — вкрадчиво произнес Грабарь, — идите, Лидочка, работайте.

— Извините, Игорь Эммануилович, нельзя ли мне остаться сегодня на ночь в мастерских… я хотела закончить… в общем… мне пока негде жить, — выпалила Лида, выдыхая.

Грабарь отодвинул ящик письменного стола, достал записную книжку, долго ее листал. Потом вырвал лист, пододвинул чернильницу:

— Я сейчас напишу записку Рощину, он теперь руководит в Коломенском, там выделили жилье для сотрудников, заселитесь в комнату Колмакова. А с пропиской решим чуть позже.

В руку Лиды легло свернутое послание для коллеги.

— Я не могу, когда Колю выпустят…

— Вы сбережете для него жилплощадь. Поезжайте, пока светло. Вам деньги нужны?

— Нет, у меня есть.

— Тогда поспешите.

Лида вышла на улицу, холодный северный ветер обжог лицо. «Вот так благородная заступница, захапала чужую комнату под шумок», — точила злая совесть. «Но ведь если не я, ее действительно займут другие. Жилья не хватает. Туда просто заселят какую-нибудь семью, и будут они сидеть на Колиной кровати и есть яйца с луком. А когда Коля выйдет, он окажется на улице. Он приезжий, у него даже старорежимные старушки в приятельницах не водятся. Да, все правильно. Он выйдет, а я съеду, притрусь куда-нибудь. Мир большой».

[1] Так назывался в 30−40-е годы Ярославский вокзал.

Глава XV Парад

От станции Верхние Котлы до музейного комплекса Лида добралась к концу рабочего дня. Рощин долго всматривался в записку, потом позвал какую-то Люсю, худенькую девушку с острым носиком.

— Проводите на Садовую, в комнату Колмакова, ключи у коменданта, — громко проговорил он, а потом что-то шепнул в самое ухо сотруднице.

Люся с нескрываемым любопытством рассмотрела Лиду от белого беретика до румынок и, кивнув: «Пойдемте», повела новую жиличку по темной улице.

Комната на втором этаже двухэтажного деревянного дома-барака оказалась боковой, с двумя окнами без занавесок. Одно выходило на улицу, другое — на забор соседнего двора. Обстановка, как и виделось Лиде, оказалась аскетичной: железная кровать с голым матрасом, на массивном столе у окна керосиновая лампа, спички и стопка тетрадей, рядом табурет, в одном углу этажерка с десятком книг, в другом — сундук как в деревенском доме баб Даши. В стену был вбит большой гвоздь, на котором висел приличного вида пиджак, под кроватью стояли крепкие, но с потертыми носами ботинки, на подоконнике скучала гипсовая пепельница.

Лида как вошла, так и остановилась словно завороженная посреди комнаты, не решаясь до чего-либо дотронуться.

— А это невеста Коли, — раздался позади голос Люси.

Лида повернулась, в дверном проеме стояла ее сопровождающая, и еще несколько жильцов — девушек и парней.

— Раз невесте разрешили в его комнате жить, может, все же отпустят, — неуверенно прошептала одна из посетительниц.

Лида растерялась: «С чего они взяли, что я невеста?»

— Я… — начала она неуверенно.

— Катя.

— Лёня.

— Михаил.

— Наташа, — начали протягивать ей руки соседи.

— Лида, — бормотала она в ответ.