Чудно узорочье твое (СИ)

— Возок с моего приданого, а корова мне мужем дарена, — не собиралась сдаваться Зорька.

— Петрила, распрягай кобылу. А возок пусть забирает, кто ж не дает? — свекровь обернулась к невесткам и челяди, призывая и их посмеяться над приблудной, но все, окаменев, молчали.

Зорька впрягла бедную корову в возок и потянула вместо кобылы, но та уперлась, отчаянно замычав. Тогда хозяйка снова привязала ее к возку, впряглась сама и потащила сани через заснеженное поле.

— Мы с тобой! — неожиданно крикнула средняя невестка Неждана и, подхватив за руки двух дочек и подгоняя старшего восьмилетнего сына, кинулась догонять Зорьку.

— Нежка, назад, слышишь? Петрила, поди останови их!

— Всяк спасается как может, — гневным взглядом остановила Нежка челядина. — Михалко, узел да топор поди забери, — приказала она сыну, тот послушно побежал за вещами.

Малых девчонок закинули в сани на мешок с житом, рядом пристроили пожитки, обе бабы впряглись вместо лошади, мальчик, прижимая к груди топор, побежал рядом.

Позади стояла мертвая тишина. Никто не кинулся больше их догонять, но и проклятьями не осыпал. У каждого должен быть свой выбор. С неба посыпались крупные хлопья снега, заметая след прошлого.

Глава ХХХII Бой

Зима наступила. Год прошел. Данила выполнил обещание, пора было уходить. Оставалось сказать об этом отцу.

Работать Данила подвязался в новостроящемся Васильевском монастыре, туда ходили и трудники, и иноки на подмогу. Умелый каменщик легко освоил плотницкое дело, резьбу по дереву. Что-то простое он мог мастерить и раньше, но камень ему нравился больше — побороть сопротивление твердыни, точно ударить, выверяя силу, отсечь лишнее — целое искусство. Дерево же было податливым, даже ласковым, прощало мелкие ошибки, вот только занозы вгоняло глубоко, от сурового камня такой обиды не получить. Но нынче отчего-то тянуло вдохнуть аромат свежей стружки, добиться гладкости завитка, подогнать стык так, чтоб глаз не уловил.

Данила навел порядок, вымел опилки, убрал инструмент, обвел келью придирчивым взглядом и уселся на лавку, ждать Вольгу. Тот влетел неожиданно резвым шагом, как в былые времена в миру.

— Лето минуло, ступай в Булгар, — медленно проговорил Даниле, и, выхватив бересту, нацарапал: «Ступай в Булгар».

Данила опешил, он ждал, что Вольга начнет придумывать какие-то отговорки, чтобы удержать названного сына, — попросит побыть до Рождества, подсобить с иконостасом.

— Сбирайся, я начерчу, где сподручней пробираться, — продолжал писать Вольга, — по Нерли не ходи, вот здесь леском к Клязьме выйдешь, — прочертил он ножом линию, — и к Гороховцу иди.

Нервные движения, лишняя суета, не желание смотреть в очи — показались Даниле подозрительными.

— О-о? — промычал он. «Что произошло?» — не мог не понять отец.

— Пора отпустить тебя, негоже силком держать, ступай, Данила, — похлопал сына по спине Вольга.

Ну, уж нет, что-то здесь не ладно! Данила кивнул и выбежал на двор. Он не слышал колокольного звона, но видел, как отчаянно раскачивает веревку звонарь, отчего язык порывисто ударяет то об один железный бок, то о другой. И волна пришедшего в движение воздуха бьет в грудь, Данила не слышит звук, он его чувствует, и это не радостный перезвон, не торжественный призыв, то сама беда стучится в ворота.

— О-о? — дернул он за рукав одного из иноков.

Тот что-то торопливо начал объяснять, но так частил, что Данила не смог ничего разобрать. Беда? Какая беда? Что происходит? Никогда еще так остро он не ощущал себя беспомощным калекой. Вокруг него происходила суета, все пришло в движение. Худощавый игумен читал молитву, время от времени осеняя братию распятием. Кто-то из монахов тащил из поварни котлы, на снегу раскладывали топоры, вилы и ухваты. Откуда-то появились сулицы[1] и копья.

Данилу кто-то дернул за плечо. Он развернулся. За ним стоял Вольга:

— Уходи, сейчас уходи!

Данила отрицательно покачал головой.

— О-о⁈ — со злостью промычал он в лицо отцу.

— Владимир в осаде. Поганые сюда идут, скоро здесь будут. Уходи, сейчас уходи, нам уж не помочь, а у тебя свой обет. Матери обет ступай исполнять.

— А-аев⁈ «А Юрьев⁈»

— Мы первые, потом Юрьев.

Потом Юрьев! Суздаль и Владимир падут, Юрьеву несдобровать. Значит здесь надобно ворога остановить, чтобы к родному граду не прошел, чтобы к ней не дошел.

— Т-ту ыть э, — простонал Данила, сжимая кулаки. «Тут быть мне!» — кричало его сердце.

И Вольга больше не стал уговаривать.