Чудно узорочье твое (СИ)

Чем дальше уходил печальный караван, тем хуже стерегли полонян. Ну, сбежишь ты, а дальше-то что? Куда податься в самую голодную пору, ослабевшему да без еды, когда на сотни верст лишь вздыбленные меловые холмы, расплескавшиеся от половодья речушки да балки редколесья. Сбежишь, даже если не кинутся ловить, то умрешь либо медленной мучительной смертью от голода, либо быстрой, но страшной, от хищных волчьих зубов. Все так, но это, если слушать разум, а как быть с сердцем?

Полон вывели к большой воде. Могучая река раскинулась по широкой равнине, затопив пойменные луга. Дальше было не пройти, надо ждать отлива.

Пленникам покрепче, в том числе и Даниле, дали топоры и отправили в раскинувшийся на пологом холме лес, валить стволы деревьев попрямее. К началу схода большой воды должны быть готовы плоты для паромной переправы. Вот здесь бы и рвануть лесом с топором в руках, да куда-там, к каждому рубщику был приставлен конный воин, сытый, крепкий, опытный, а вечером топоры отбирались. Было лишь одно хорошо — плотничающим мужикам давали больше еды, перепадало даже мясо.

Когда река начала возвращаться в привычные берега, десятки новеньких плотов стояли в ряд, готовые к переправе. Теперь следовало отправить по воде первый плот, его конечно снесет по течению, но исхитрившиеся причалить и сошедшие на тот берег люди закрепят веревки, по ним и потащат груженные пленниками другие плоты. Переправа будет готова.

Даниле хотелось попасть на этот первый плот, но выбрали не его, дело поручили окским корабелам. Полоняне заработали шестами, отталкивая плот от края. Вода сразу подхватила добычу, закрутила, понесла. Сотни глаз неотрывно наблюдали, как горстка людей сражалась с течением. Корабелы что-то кричали друг — другу, пытаясь выровнять плот. И вроде бы у них почти получалось, но новый порыв ветра, плескал на бревна волну, поддергивал край, и плот снова становился неуправляемым, смельчаков уносило все дальше и дальше. Не доверявшие корабелам вороги поскакали вдоль берега, целясь в них стрелами, чтобы отпустить тетиву при попытке побега. Веревки натянулись, стоявшие на подхвате мужики, и среди них Данила, потянули за них, плот стал медленно возвращаться.

Седой муж в драном кожухе вышел из рядов зевак и что-то закричал людям на плоту. Те дружно уперлись шестами в дно и начали ритмично толкаться, плот сносило, но уже не так быстро. Несколько корабелов загребли руками, словно веслами. Работа ускорилась, и вот уже в версте ниже по течению плот зарылся в камыши. Туда уже не могла добраться ни одна вражеская стрела. Данила присел и попробовал рукой воду, она была обжигающе-холодной, долго в такой не продержаться — верная смерть. Отчего же корабелы не бегут, а послушно возвращаются, волоча за собой плот и веревки? Ведь можно удариться в бега, ворогам не пересечь бушующую воду.

«Отчего не бегут?» — жестами спросил он у седого мужа, подсоблявшего советами землякам.

Тот указал на себя, потом на Данилу, затем обвел толпу полонян, а потом провел себе по горлу. Вот и разгадка — за каждого беглого будут казнены оставшиеся. В груди неприятно потянуло. А он-то, Данила, уже нарисовал себе опасный, но дающий хоть какую-то надежду побег: начнут грузиться на плоты, дело это не скорое, в один день не переправиться, больно народу много. Следует попасть на переправу ровно к сумеркам. Пока будут плыть, незаметно ослабить путы, узлы он уже изучил, а как подтянут плот к тому берегу, рвануть в камыши и бежать, не останавливаясь. Вон там овражец, покрытый лесом, ежели повезет до него добраться, то скрыться в сгустившейся ночи будет не сложно. Подождать, пока и сторожа, и полон уйдут, да пробираться на полуночь. И так Данилу тешила эта затея, что он даже переминался с ноги на ногу от нетерпения. «Погибну — судьба такая, выживу — везение». И все ладно было придумано, но… Как потом жить, зная, что за твою дерзость расплатились жизнями невиновные, вот этот почтенный мастер, тот совсем еще безусый отрок, еще жизни не видавший? Нет, на это Данила пойти не мог. Он сбежит, обязательно сбежит, но потом, когда будет отвечать сам за себя… А будет ли такая возможность? То ведомо только Богу.

Настроение потухло, без прежней суеты каменщик наблюдал, как наводят переправу. Вот натянулись веревки, вот на плот взошли и сторожа, и первые полоняне, послабее. Паром, борясь с течением, поплыл к восходной стороне. Дело сделано.

Переправа шла полным ходом, вместо одного плота уже бегали туда-сюда целых три. На лицах столпившихся у берега полонян была тоска, может, они только сейчас смогли до конца осознать, что обратной дороги больше не будет, прежнего мира не будет.

Данила вступил на шаткие бревна в свой черед, не толпясь среди первых, но и не прячась за спинами, пропуская других, — настал черед, так и пошел. Людей набилось много, плот слегка просел, но все ж выдержал. Веревки натянулись, началось мерное движение. Внизу чернела студеная вода, о стремительности потока говорили ветки и сухие былинки, торопливо огибавшие препятствие и закручивавшиеся от скрытых водоворотов.