Чудно узорочье твое (СИ)

— Крепко прошу прощения, — крякнул рядом дед, — но ежели дорогу сильно развезет, телега груженной не проедет, пешими придется, рядком.

— Рядком так рядком, — меланхолично согласился Митя, закуривая и протягивая вторую папиросу деду.

— Э-э нет, я таким не балую, — отказался тот от подарка.

— Лука Макарыч, а сколько нам еще?

— До вечера не добраться, ночевать станем, а там, глядишь, к обеду прибудем.

Лида невольно вздохнула, окинув печальным взглядом черную стену леса. Небо заволокло не на шутку, плотная серая масса растянулась во все стороны до самого горизонта и лишь на востоке виднелась тонкая голубая полоска — привет от сбежавшей хорошей погоды.

— Давайте здесь заночуем, — предложила Зина, — а завтра просто пораньше выедем.

Ее горячо поддержал Плотников. Митя все же посчитал нужным посоветоваться с Макарычем и только тогда дал добро разбивать лагерь.

Лошадей возница определил в ельнике, натянув над ними рогожу. Митя с Плотниковым поставили для девушек палатку, а сами собирались вместе с дедом разместиться под телегой на пригорке.

Макарыч не без усилия развел костерок и поделился с оголодавшей компанией крупой. Лида кинула в пшенку изюм, чтобы подсластить постную трапезу. Каша пошла хорошо, согревая и навевая дремоту. Срочно спать!

Проснулась Лида от охватившего ее непонятного беспокойства. Рядом безмятежно сопела Зина, прикрывшись кофтой. Определить, который час, было невозможно, часы были только у Мити. Северная ночь оказалась скорее туманно-сумрачной, нежели темной. Дождь прекратился, в воздухе витал приятный запах мокрой хвои.

— Интересно, мы не проспали, ведь хотели же пораньше выехать? –сказала сама себе Лида и высунула нос из палатки.

Можно было бы пройтись, размять ноги, умыться росой, но сумрак казался недружелюбно зловещим, отбивая охоту к прогулкам. В этих краях, кроме редких поселений местных, разместили много ссыльных, возможно и уголовников. Правда и у Мити, и у Плотникова есть оружие. А завтра они выйдут к отряду Бараховского. И все же смутная тревога царапала грудь, заставляя осмотрительно сидеть на месте.

А еще тишина. Вот в чем дело! В воздухе замерла абсолютная тишина, ни скрипа веток, ни шорохов, ни шелеста листвы. Безветренно и тихо, до дрожи. Лида даже, наклонившись, зашарила перед собой, и, подобрав ветку, щелкнула ей. Эхо подхватило щелчок, уволакивая его в чащу.

— Поваляюсь еще, раз все спят, — сказала сама себе Лида, пятясь назад.

И тут ухо уловило смех, женский смех заливистым бубенчиком. Смех? Где-то впереди, по лесной дороге, там, куда не доехали, кто-то определенно смеялся. Лида вышла из палатки, напрягая слух. Показалось? Да, показалось. Она уже поворотила назад, и снова это «хи-хи-хи», и песня… плавная, ручейком. Какие там слова? «Шев мой милой бережком, шев сердешной крутеньким, переходу не нашёл…» И на несколько задорных девичьих голосов: «Нашел милой жердочку, нашел милый тоненьку…»[1].

— Какое нынче число? Может, они Купалу отмечают? — Лида смело шагнула на дорогу и пошла на голос.

А дорога-то уводила все дальше и дальше. Смех и голоса манили, кажется, Лида уже видела сквозь ветки огонек костра. Еще немного, и он выглянет из-за поворота вместе с хороводом озорных девиц. Лида ускорила шаг. Зачем ей нужно к этому гульбищу, она и сама объяснить не могла, да и не задумывалась, просто шла вперед.

Лес расступился, открывая пойму спящей реки и… никого. Ни костра, ни хороводов, ни девиц. Только серый бескрайний луг, подернутый первыми перышками тумана.

— Неужели померещилось?

Лида потерла глаза, помассировала виски, прислушалась и расслышала легкое колыхание воздуха. Ветер? Нет, это шаги, кто-то или что-то шагало по петляющей раскисшей дороге: «шмяк — шмяк — шмяк». Только сейчас Лида заметила, что ее собственные ботиночки обхватывает жирная грязь. Нужно бежать назад, к лагерю. Лида вырвала ногу из жижи, и это «чвак» показалось оглушительно громким.

А из узкой полосы тумана выплыло белое пятно, оно двигалось прямо в ее направлении. Теперь уже не было никаких сомнений в материальности объекта. Зверь? Человек? Силуэт уплотнился. Человек, высокий и худой. Что он делает здесь ночью, да на пустой дороге? Добрые люди ночью не ходят, или все же бывает? Надо бежать к телеге, к Мите. Лида развернулась и, разбрызгивая лужи, побежала к лагерю. Она бежала и бежала, казалось, уже вечность, а серая палатка и телега не появлялись.

— Ну, не могла же я завернуть не туда? Здесь же только одна дорога? Где тут можно заблудиться? — всхлипнула Лида, чувствуя, как подступает дикий страх.

Что же делать? Может, крикнуть? Митя проснется, услышит. А если тот услышит раньше? У правого плеча над дорогой нависло корявое дерево.

— Мы его проезжали вчера! Выходит, я мимо лагеря пролетела, нужно назад вернуться.

Лида развернулась, пускаясь обратно.

— Только я могу влипнуть в такую дурацкую историю, — начала она себя ругать, чтобы взбодриться и унять страх. — Да куда же все подевались? Спрячусь и подожду, пока тот пройдет.