Чудны дела твои, Господи!

То, что все они написаны одной рукой, не вызывало никаких сомнений. Андрей Ильич колупнул краску и понюхал холст.

…В основном пейзажи и портреты. Портреты крестьян и крестьянок, то есть колхозников и колхозниц. Вот колхозники в поле, вот они же на току, вот на фоне красного знамени, позади трактор. Пейзажи смотреть было веселее. В основном, конечно, осень и ненастье – именно осенью и в ненастье среднерусская природа делается особенно унылой и прекрасной, милой сердцу каждого. Березка в поле, по небу плывут свинцовые тучи. Всклокоченная от дождя речка, на берегу плакучие ивы. Солнечный день, зеленые елки и разноцветный кряжистый дуб – контраст между умиранием и продолжением жизни, надо понимать. Городской пейзаж тоже был широко представлен. Собор с колокольней, ракурс такой, как будто памятник Ленину поставлен прямо перед нею – должно быть, шутка художника, столкновение идеологий, так сказать. Вот обличитель попов и борец со всяческим «опиумом для народа», а прямо за ним колоколенка – триста лет стояла и еще столько же простоит! А вон и собственный Андрея Ильича домик, а за ним сад, яблони в цвету. Здание музея, чугунные ворота в завитушках, копья решетки жарко горят под солнцем.

Боголюбов оглянулся на дверь.

…Таких картин сколько угодно именно в провинции, где жизнь нетороплива и бессуетна. Такие картины учат писать в изостудии при Доме пионеров. Они могут быть чуть лучше или чуть хуже, по мере таланта живописца, но в них нет ничего особенного, великого, гениального!.. Анна Львовна, искусствовед и тонкий ценитель, не могла этого не понимать и все-таки пришла в неописуемый восторг, когда Алешенька, писатель Сперанский, преподнес ей бородатого мужчину с косой. В чем тут дело?.. Ее и отца Сперанского что-то связывало? Некие личные мотивы, воспоминания, может, давняя любовная история? Как узнать?

И еще. Андрей Ильич решительно не понимал, как теперь быть – восхищаться или сказать как есть? Они все – все до одного! – что-то скрывают, прячут от него, путают следы, отвлекают, как Нина с ее показательной ненавистью. Если поспешить, они станут прятать еще старательней, и тогда он, Боголюбов, никогда ничего не поймет!..

Сперанский возник на пороге с подносом в руках. Его он держал за витые серебряные ручки. Поднос, как и весь особнячок, был настоящий, старинный, правильный.

…А сам писатель? Настоящий?

Андрей Ильич взял предложенную чашку с полустертыми вензелями и спросил:

– Анна Львовна и ваш отец дружили?

Алексей Степанович усмехнулся:

– Картины вас удивили, да?.. Вы ожидали увидеть шедевры?

Боголюбов посмотрел на него внимательно.

– Мой отец не Рокотов и не Левицкий! Он был просто очень хороший художник, писавший исключительно наши места. Вы не поймете, конечно, со своим московским менталитетом, но для всех нас это очень важно. И Анна Львовна ценила его именно за это.

– Чего я не пойму… со своим менталитетом? – уточнил Боголюбов.

– Да ничего не поймете, – грубо сказал Сперанский и чашкой показал на стену. – Не шедевры, конечно, но зато честные и приятные глазу работы, которые художник посвящал родной земле и своим корням.

– Ну, это-то немудрено понять, – пробормотал Андрей Ильич.

– Мудрено-немудрено, но никто не понимает! А те, кто понимал, потихоньку вымирают. Скоро все перемрут, никого не останется! Вот Анна Львовна ушла… Вы откуда родом?

– Из Москвы, – удивился Боголюбов.

– Нет, это вы приехали из Москвы! А родились где? В Пензе? В Тамбове?

– В Потаповском переулке я родился, – ответил Андрей Ильич. – Это если по Маросейке ехать, налево надо повернуть, знаете?.. Там еще поблизости костел и синагога. Так сказать, свобода вероисповедания! В праздники народ со всей Москвы собирается.

На этот раз удивился Сперанский:

– Надо же! А я был уверен, что вы, как и все, покинули родные места в поисках лучшей доли.

Андрей Ильич засмеялся:

– Все правильно! Я и покинул. Из Москвы сюда приехал, жить здесь собираюсь!

…Ну, если не прикончат, пронеслось в голове. Один раз уже пытались, видимо, будет и второй. Двери вы не запираете, ключи от музея есть у половины города, местных художников почитаете, все это так. Но среди вас есть кто-то, готовый убивать и уже совершивший попытку. Как мне с моим московским менталитетом понять, кто из вас ее сделал?..

– Нынче жить там, где родился, не принято, – продолжал Сперанский. – Считается, что жить можно только в Москве и Питере. Москва – порт пяти морей и город великих возможностей!.. Все мальчики и девочки взапуски мчатся в Москву. Да что мальчики! Взрослые люди едут, и все за возможностями. Не хватает им возможностей!

– Знаете, – сказал Боголюбов, которого занимал разговор, – я с детства не понимал песню «Снится мне деревня», помните такую? Ну, про лужок, про то, что «печеным хлебом пахнет в доме нашем и бежит куда-то под горой река»?

Сперанский пожал плечами.

– Я никак не мог понять, в чем дело!.. Если в деревне человеку было так хорошо, какого лешего его понесло в город, где ему так плохо, что он об этом даже песню сложил?