Чудны дела твои, Господи!

Лера шевельнула губами, зажала себе рот, странно скривилась, и тут Андрей понял, что она хохочет. Изо всех сил старается и не может сдержаться. Хохочет!..

Странным образом он моментально пришел в себя. Страх отцепился и сделал шаг назад – от изумления, наверное.

– Ты чего? – спросил Боголюбов у бывшей жены. – У тебя истерический припадок, что ли?!

– Не… нет, – проикала Лера сквозь смех. – Мне смешно, как ты ночью колешь дрова от злости!..

И она стремительно распахнула руки, обняла его, прижалась и стала тискать голову – только она умела так тискать его голову. Он выронил топор и тоже обнял ее, хохочущую.

– Ты не понимаешь, – твердила она, не отрываясь от него. – Ты ничего не понимаешь!..

…Где ему было понять! Только что от злости он готов был разнести в щепки все, что подвернется под руку – не помог, не спас, не стал слушать, не сделал ничего, и его глупые, слабые, самоуверенные девчонки попали в беду, да еще как попали!.. Со всего размаху вляпались – под самым его носом! Они же примчались, уверенные, что он спасет, а спасли их убогая Ефросинья и недотепистый Саша Иванушкин!..

Только что от злости он готов был выть и кататься по земле – если бы был на это способен, – а теперь она обнимает и тискает его голову, и кажется, что он только и делал, что ждал, когда же Лера обнимет его и станет утешать!.. Все остальное не имеет значения.

Она казалась ему раскаленной, горячей, руки огненными – может, оттого, что на улице сильно похолодало, так казалось?.. Или у нее температура?.. Боголюбов оторвал ее от себя и посмотрел в лицо.

Лера уже не хохотала, а просто улыбалась ему давней, совсем позабытой улыбкой – радостной, искренней, девчачьей. Как будто он – единственное на свете, чему вообще стоит улыбаться. Как будто ничего не случилось, у них все впереди, а вокруг огромный и прекрасный мир.

– Ты есть, и ты здесь, Андрей, – сказала Лера. – Ох, какое счастье…

– Я есть, – подтвердил он, растерявшись.

Тут с крыльца закричали:

– Андрей Ильич! Лера!.. Сколько ждать-то?!

Она нашарила его руку и повела по дорожке, залитой стеклянным светом полоумной весенней луны, и так, за руку, втащила в дом.

– К столу! – неестественно бодро вскричал Саша Иванушкин, выглянув из кухни. – Перекусим на сон грядущий!..

Боголюбов отцепил от себя Леру, вошел, двинул стул и утвердился на нем, закинув ногу на ногу.

– Андрюха, прости, – пробормотала Юлька. Он старательно отводил от нее глаза. – Я не виновата. Я сразу не догадалась, что он… сумасшедший. А потом было поздно.

– Что вы, Юлия, в самом деле! – вмешался Саша, и Боголюбов на него взглянул. Поверх клетчатой рубахи на Иванушкине был захватанный передник с вытертыми ромашками, – где он его взял? Андрей Ильич этого передника раньше на своей кухне не видел! – в руке деревянная лопатка. – Никто ни в чем не виноват, вы-то уж вообще!.. Все хорошо, что хорошо кончается! Вы колбасу жареную любите? Я очень люблю жареную колбасу!

– Где у тебя выпивка? – Это Лера спросила. Андрей мотнул головой неопределенно, и Лера не стала переспрашивать, поднялась и вышла.

– Он хотел меня убить. Он об меня сигареты тушил, – продолжала бормотать Юлька. Боголюбов рассматривал тарелку скопинского фарфора. – Я раньше только в кино видела… ненормальных. Я не знала, как мне быть, Андрей. Я только знала, что он меня обязательно убьет, и я никак не могу его остановить. Он все равно…

– Достаточно, – вдруг резко перебил ее незнакомый голос.

Боголюбов оторвался от созерцания скопинского узора, и Лера замерла в дверях с бутылкой в руках. Андрей Ильич честно оглянулся по сторонам в поисках говорившего. В старой директорской кухне были они четверо, и больше никого.

Саша Иванушкин, вооруженный деревянной лопаткой, присел перед Юлькой на корточки и сказал незнакомым голосом довольно резко:

– Я никому не позволю вас убить. Это понятно?

Боголюбов как будто увидел со стороны: тесная кухня с черными провалами незашторенных окошек, доисторическая плита со сковородой, его собственная сестра в нелепой меховой жилетке, на щеках потеки, его собственная бывшая жена, изо всех сил прижимающая к себе бутылку, он сам на стуле в нелепой воинственной позе и – Саша Иванушкин с деревянной лопаткой.

– Никому и никогда я не позволю вас убить, – повторил Саша, снизу вверх глядя Юльке в лицо. – Это окончательно и бесповоротно.

Она некоторое время рассматривала его, а потом кивнула и выговорила:

– Я поняла.

– Вот и хорошо, – заключил Саша. – Вы любите жареную колбасу? Я колбасы нажарил и макароны сварил.

В два счета он разложил на тарелки колбасу и стал сливать воду из кастрюли. Пар бил ему в лицо, он морщился и отворачивался.

– Тушенка есть, – сообщил Боголюбов, которого вдруг отпустило. – Может, с тушенкой?..

– Я ее в армии объелся. Но если хочешь, давай!.. Обещали уху, а вместо нее макароны с тушенкой! И так всю жизнь.