Чудны дела твои, Господи!

– Вы не сплетничаете, – возразил Боголюбов. Он сильно нервничал. – Вы мне помогаете. Мне обязательно кто-то должен помочь. Я никак не могу разобраться.

– Да чего там разбираться. – Старуха покачала головой. – Музей у нас прекрасный, люди все хорошие работают! Ты в запасники сходи! И ведь все по кусочку, по рисуночку, по холстику после войны собирали. Основную-то экспозицию эвакуировали, успели, а остальное?.. Кто куда свез – ничего не знали! А книги, мебель? Книги знаешь какие были? Барские, в дар церкви предназначенные, в серебряных окладах! Ничего же не осталось, что правда, то правда. Вот собирать и восстанавливать Сперанский помогал, это было. Что было, то было. Они со старым директором каждый день то по архивам, то по складам, то по дальним селам ездили, музейное добро собирали. Запрягут лошадку, и поехали!.. И в распутицу, и по снегу. И так несколько лет. А то ведь без разбору вывозили, когда немец наступал, кто там разбирать станет, лишь бы ноги унести! А они собирали. Может, за это ему и благодарность такая была, работы его к нам брали, не знаю.

Боголюбов, пока она говорила, слепил мокрый снежок и, несильно размахнувшись, кинул его в Мотю, которая смирно сидела на крылечке. Кинул – и попал!

– Что ж ты в собаку кидаешься, товарищ директор? – укорила старуха. – Взрослый, а балуешься. Сходи, сходи в запасники.

– То есть художник Сперанский помогал старому директору восстанавливать фонды?

– Точно, помогал, это было.

– А Анна Львовна в этом участвовала?

– Ну! Она тогда девчонкой совсем бегала. Они-то годков на десять ее постарше.

– А потом стала заместителем и начала покупать у Сперанского работы?

– Не знаю, она, не она ли!.. Только картинки у него брали. Кончились твои секретные вопросы? Или еще что хочешь спросить? Ты уж спрашивай, а то у меня ноги мерзнут.

Боголюбов проводил ее внутрь – после улицы показалось, что в музее очень тепло, сказочно тепло и хорошо пахнет: полиролью, как будто старыми книгами и старыми коврами, но одновременно и чем-то свежим, должно быть, от установок, которые поддерживали влажность.

Установки, как и камеры наблюдения последней модели, как и многое другое, покупал на свои деньги благотоворитель Дмитрий Саутин.

Впрочем, камеры последней модели не работали!

Софья Григорьевна утирала платком покрасневший нос и улыбнулась Боголюбову по-свойски. Он взбежал по лесенке, зашел в кабинет к Иванушкину и плотно прикрыл за собой дверь.

– Народ волнуется, – сказал Саша, завидев его, – будет к Первому мая премия или не будет.

– А должна быть?

– Анна Львовна ко всем праздникам… изыскивала резервы.

– Значит, мы тоже изыщем.

Андрей Ильич разгреб место на подоконнике, уселся и стал делать ногами гимнастическое упражнение «ножницы».

– Ты что? – насторожился Саша. – Узнал что-нибудь?

– Папаша Сперанский и старый директор музея были большими друзьями. Неразлейвода. Вместе восстанавливали после войны музей.

– И чего?

– В нашем музее работы Сперанского никогда не выставлялись, несмотря на их дружбу. Еще она собиралась за него замуж, но закрутила с заезжим морячком.

– Кто… собирался замуж? За кого?

– Анна Львовна за папашу Сперанского. У них был роман, как сейчас принято говорить. А потом она уехала с каким-то заезжим моряком. Однако всем известно, что у нее родился сын. Родился не здесь, а где-то в другом городе. Спрашивается, чей это сын? Художника Сперанского или того, другого?..

– То есть ты хочешь сказать, что писатель Сперанский сын Анны Львовны?!

Боголюбов пожал плечами с некоторым злорадством.

– И что нам это дает?

Андрей опять пожал плечами.

– Да ну, не может быть! Сколько ему лет?.. Ну… лет пятьдесят, да?

– Или сорок, – подсказал Боголюбов. – Ты что, не мог у него выкрасть паспорт и посмотреть? Ты ж секретный агент!

– Я не понимаю, чего ты веселишься.

– Фонды, – сказал Андрей Ильич. – Они вместе собирали музейные ценности по крошечкам и по кусочкам, понимаешь? Старый директор и папаша Сперанский. Они ездили по дальним селам и городкам, собирали музейное добро. На лошадке ездили, – зачем-то добавил он и опять принялся делать «ножницы».

– Хорошо. Они собирали музейное добро. Когда это было?

– Насколько я понял, в шестидесятые годы. Видимо, им это первым в голову пришло.

– Что пришло, Андрей?!

Боголюбов соскочил с подоконника.

– Музей во время войны был разорен и разграблен подчистую. Ничего не осталось. Вон в первом зале фотографии, что здесь было, когда наши отсюда немцев выбили.

– Я видел.

– Одни руины, – подтвердил Боголюбов. – После войны стали восстанавливать здание, дворовые постройки и парк. Восстанавливали долго и трудно. До фондов дело дошло уже почти в шестидесятые. Основная часть экспозиции, насколько я понял, была эвакуирована, но и осталось полно! Что-то растащили, что-то разобрали, попрятали. Директор-фронтовик и его приятель-художник принялись собирать ценности. Эти ценности пылились в каких-то архивах, на складах и в клубах. Никому не было до них дела. Их никто не считал, не классифицировал, не описывал. Это все же не коллекция скифского золота из Эрмитажа!..