Чудны дела твои, Господи!

– Как я поняла, махинации проворачивались не только с бронзой, но и с картинами. Они очень много говорили про картины в доме старого директора.

Я подслушивала. С той стороны, где прудик! Перелезу через забор, сяду под яблоню и сижу. Они, если замечали, выгоняли меня, а я знай свое: Божий человек, куда хочу, туда и хожу. Собака ко мне привыкла, мы с ней вместе сидели.

Она еще глотнула.

– Это я к вам забралась в первый вечер, – призналась она и засмеялась. – Извините меня! Я же… детектив! Мне было очень интересно, кто вы! Вы же совершенно не похожи на музейного работника! Я хотела ваши документы посмотреть потихоньку. И ничего не нашла, конечно. И вот что меня удивило – в директорском доме не было никаких картин!

– Я знаю.

– Я думаю, их подворовывали из музея, а потом продавали. Но сначала, разумеется, писали что-то сверху. До конца я не разобралась, да у меня и задачи такой не было.

– Эх, Евгения Алексеевна, – произнес Боголюбов с досадой, – как бы вы мне помогли, если б сразу сказали, кто вы!

– Возможно.

– Да не возможно, а точно! И зачем вы все время пугали Анну Львовну? Пророчествовали? «Дому сему быть пусту»? В роль вошли?

Она махнула рукой.

– Пугала, потому что она мне не нравилась страшно!.. Отвратительная тетка!.. Правда! Как она разговаривала, слышали бы вы!

– Я слышал.

– А собака? Она собаку приказала под крыльцо посадить, и никто не посмел ослушаться!

– Тогда зачем вы поставили ей на стол цветы в день похорон?

Евгения исподлобья посмотрела на него.

– Потому что так полагается, – отчеканила она. – Я не была на кладбище, а человека, каким бы он ни был, нужно проводить по-человечески.

– Хорошо бы по-человечески, – задумчиво согласился Андрей Ильич. – Вообще, хорошо бы всегда все делать по-человечески.

Боголюбов съел тарелку огненной ухи и пять расстегаев, развеселился, раздухарился и спросил у Леры, добавляла ли она в уху шампанское.

– Зачем? – не поняла она.

– Как зачем?! – вскричал разгулявшийся Боголюбов. – Ты ничего не понимаешь в ухе! Обязательно нужно добавить полстакана водки или стакан сухого шампанского.

– Это ты ничего не понимаешь в ухе, – отвечала Лера из коридорчика. Она там давно возилась, брякала чем-то. – Это если уха из осетрины, тогда в нее шампанское льют, такая уха роскошь любит. А если из речной рыбешки, водки достаточно.

Боголюбов закрутил кран, пристроил вымытые скопинские тарелки на полку и критическим взглядом оглядел свою кухню.

Буфет выбрасывать ни за что не стану, решил он. К нему только нужно дверцу приделать. Спрошу у Модеста, наверняка в городе есть краснодеревщик, который еще не допился до белой горячки. Плита времен Очакова и покоренья Крыма тоже послужит. Латунная ванна с краниками – прекрасная вещь. На какой-нибудь барахолке Лерка найдет ширму. Она мастерица находить всякие такие штуки. Ширма будет на ножках, с резным заборчиком поверху. Мы ее перетянем и поставим вот так, чтобы сидя за столом не таращиться в ванну. Ну, шторы тоже Лерка подберет. Она всегда так делает – купит какую-нибудь ерунду, скажет: поставим сюда. Ставим, и так хорошо получается! Как будто профессиональный дизайнер придумал.

– Лерка, – крикнул размягченным ухой и приятными мыслями Боголюбов. – Ты купишь ширму?..

– Какую ширму?

Она появилась на пороге с веником и совком. В совке щепки и какой-то мусор, довольно много. Должно быть, она перед печкой подметала.

– Ширма – это ширма, – сказал Боголюбов, внезапно и сильно разволновавшись. – Ты что, не знаешь такого слова?

Лера ссыпала мусор в ведро, аккуратно убрала под раковину веник и совок и посмотрела на Боголюбова.

– Мне нужно в Москву, Андрей, – сказала она довольно холодно. – Праздники впереди, меня ждут.

– Да кто там тебя ждет!

– Кто бы ни ждал, а мне все равно надо ехать.

Боголюбов вдруг вскипел:

– Надо, значит, давай езжай. Скатертью дорога.

– Мы… неправильно себя ведем, Андрей.

– Что значит – неправильно? А как правильно?

Он подошел, взял ее за плечи и поцеловал. И она его поцеловала.

– Лера, я тебя не хочу.

– Я тебя тоже не хочу. – Она посмотрела ему в лицо. – Не трогай меня.

– Я тебя не трогаю.

Он провел по ее рукам – вверх и вниз. Руки были совсем холодные, зима на дворе, конец света, а она в футболке! Бриллиантовые капли болтались в наивных розовых ушах, и он вспомнил, как придумывал ей подарок и как радовался, придумав эти самые капли!.. Художник-ювелир, приятель его приятеля, нарисовал их на плотной желтоватой бумаге, и Боголюбов долго прикидывал, хватит ли у него денег, и страшно гордился собой, когда понял, что хватит.

Он потрогал ее ухо. Лера закрыла глаза и потерлась виском о его ладонь.

– Не трогай меня, – прошептал Боголюбов.

– Я тебя не трогаю.