Чудо

Когда мне было около восемнадцати, и это я уже хорошо помню сам, меня ограбили в переулке. Неизвестные забрали все, что имело хоть какую-то ценность. Часы, карманные деньги и, как ни странно, золотой крестик. Почему странно? Есть суеверие, что, снимая чужой крест, берешь на себя грехи его владельца. Но они были, похоже, не суеверны. С тех пор я еще больше уверовал в то, что религия – не мое. Однако, странное дело, один крест покинул меня, но его место занял другой, и это не фигура речи. Серебряный, большего размера, прямолинейный, с острыми краями. Крест моего деда, который, как говорят, вскоре умер.

Как же он попал ко мне? Обычно людей хоронят с их крестом, но дед был убежденным атеистом. Более того, относился к религии враждебно. Он родился во времена, когда крестили всех, и носил свой крест машинально, не думая об этом. До одного случая, когда он нырнул в реку и веревка, на которой был символ его веры, зацепилась за корягу. Рассказывают, что он мысленно уже похоронил себя под водой, и только когда воздуха совсем не оставалось, последний рывок стал счастливым, и он чудом спасся. Однако после этого крест не носил, а положил на полку. Когда через много лет он умер, крест с другими вещами, которые оказались никому не нужны, поступил в мое распоряжение. Я не носил этот крест, но, когда перевалило за третий десяток, я почему-то начал брать его с собой в дорогу. И сегодня он был со мной, лежал в кармане брюк вместе с купленной мной серебряной цепью. Вот и вся история, а точнее, предыстория.

Дорога к части занимала около получаса, и после обеда мы, недолго собираясь, решили ехать. Я закопался со справками для шефа и выбежал к машине последним. Борис Андреевич стоял за калиткой и смотрел куда-то.

– Борис Андреевич, вот ваши справки о Кузнецове, Казимире и других. К сожалению, ничего интересного в этот раз, – сказал я, запыхаясь, и посмотрел туда, куда был направлен взгляд шефа.

Он смотрел на стаю птиц, вытворявших в воздухе над соседним полем что-то не вполне понятное. То ли стая разворачивалась в пути, то ли кружилась над чем-то. Я сначала не понял, но, держа в руке протянутые документы, никак не мог оторваться от зрелища. Птицы еще несколько раз быстро поменяли направление, а потом словно начали выписывать какие-то диковинные воздушные фигуры. В какой-то момент мне даже показалось, что они замерли в форме креста. Что только не привидится!

– Что за чертовщина! – вырвалось у меня.

– Что конкретно мы здесь делаем, Клавдий? – сказал сухо шеф и пошел в машину.

Я не понял сути вопроса, но и ответа от меня, похоже, никто не ждал. От всего этого стало не по себе. Я поторопился за шефом. Когда мы тронулись, Писатель сидел на переднем сиденье и оживленно разговаривал с водителем. Я еще раз посмотрел на стаю через окно, и моя рука машинально полезла в карман, где лежал дедов крестик.

– Люблю деревенскую кухню, – сказал Писатель. – Когда под рукой все нужное. И травка, и чеснок. И ничего лишнего. Не выношу набирать огромные пакеты еды в городском магазине, потом все равно половину выбрасываешь. И чувства такие тяжелые. А тут, на природе, взял луковицу и порезал. Отлично. Хорошо, когда все к месту. Вот тебе надо чего-то чуть-чуть, и вот оно есть.

– Да, – отозвался водитель. – Согласимся.

Дорога пошла вдоль леса, деревья монотонно сменяли друг друга, и мне вдруг начало казаться, что сейчас что-то произойдет. Какое-то пугающее предчувствие, как в фильмах, когда начинает играть соответствующая музыка. Я ясно увидел, что мы все вместе – я, шеф и разговорчивые собеседники в первом ряду, – несемся навстречу чему-то ужасному.

– И что может быть лучше супа, сваренного на костре, – продолжил Писатель. – Доводишь воду до кипения и постепенно кладешь в булькающий котел все, что надо. Но тут надо не перемудрить. Главное, чтобы все было простое и только самое необходимое.

– Зелень обязательно в конце бросить, – прибавил водитель.

Я нащупал в кармане крестик и цепочку, вынул их. Первая мысль – надеть, но я обернулся на Бориса Андреевича и передумал. Тот сделал вид, что не замечает, или правда не заметил. А вдруг все же заметил и решил, что мне страшно? Я убрал крестик в нагрудный карман.

– Да, кстати, – сказал Писатель, оборачиваясь к нам, – простите меня.

– Что? – буркнул шеф. – Что ты сделал? Я не помню.

– Ничего. Просто простите. Сегодня Прощеное воскресенье. Так положено.

При этом у Писателя лицо стало каким-то особенно добрым и серьезным, одновременно очень простым и светлым. И это выражение лица я никогда не забуду, оно навек запечатлелось в моей памяти. Потому что на фоне этого лица я увидел, как в замедленной съемке, что к Писателю поворачивается улыбающийся водитель, как его губы начинают произносить: «И вы меня…», и как он не замечает, что на дороге из ниоткуда появляется олень с великолепными пышными рогами.

– Осторожно! – кричу я не своим голосом.