Чудо

«Садись уже, чудо!» — бросал учитель, когда Сейран не мог сориентироваться в формулировании постулатов, давно опровергнутых ИМИ и хватал жирные двойки по всем предметам.

«Спи, чудо мое, чудушко», — шептала нянечка, гладя его жесткие черные волосы и прикрывая ладонью широко раскрытые и ничего не видящие глаза.

Долгие годы, проведенные в детдоме, для него пролетели почти мгновенно, благодаря удивительным снам, которые ОНИ дарили ему в награду за право видеть его мир его глазами. И он был счастлив. Так счастлив, что даже не задумывался, а стоит ли ему делиться своим счастьем с другими людьми.

Лишь раз во время учебы им вдруг овладело желание доказать всем, что он не столь глуп, как им кажется. Это случилось на выпускных экзаменах в профтехучилище, когда для него были уже готовы и диплом, и квалификационная характеристика, и мастер уже переглянулся с председателем комиссии. И тот, готовясь вывести традиционную тройку, невесть зачем спросил;

— Ну, а хоть скорость света ты знаешь?

— Знаю, — твердо ответил юноша. — Скорость света равна нулю.

Комиссия засмеялась, и председатель вывел в ведомости жирную тройку.

— Скорость света равна нулю, — твердо повторил Сейран, и слезы навернулись на его глаза.

— Хорошо, хорошо, мальчик, иди, и если очень хочешь, то почитай учебник…

Весь трясясь от негодования, Сейран подошел к доске и, взяв мел, принялся писать формулы, подсказанные ИМИ. Формулы, за которые Эйнштейн, Бор, Планк отдали бы свои бессмертные души, формулы мира, живущего вне времени и пространства, мира, где скорость нашего света действительно являлась начальной точкой отсчета.

Председатель комиссии вопросительно взглянул на преподавателя физики. Тот иронически развел руками и сказал:

— «Чудо!»

Увы, не было у моего героя ни на гран честолюбия, желания выделиться из толпы, изменить свое существование. Он не был создан для какого бы то ни было творчества. Он был прирожденным исполнителем, бессловесным тружеником, из тех, кто неторопливо и безропотно влачат на себе хомут нашего бытия. А ведь при желании он мог бы обладать знаниями, которые совершили бы переворот в мировой науке, раздвинули бы перед человечеством горизонты других измерений, ниспровергли бы каноны релятивизма и дали толчок ко вторжению в Галактику, постижению микромира и мирового эволюционного процесса. Но не было у него этого желания, как не было и сил взвалить на себя эту тяжкую ношу. Был он, подобно Антею, прикован к матери-земле нашей и жил делами и заботами сегодняшнего дня. Вовремя приходил на работу, включал станок, точил ежедневно сотни втулок по 0,2 копейки за штуку и считался неплохим работником, исполнительным, хоть и туповатым, но старательным, как говорится, «не от мира сего».

А ОНИ часто являлись к нему и дарили прекраснейшие, сказочные сны, в которых он забывал о тяготах одинокой жизни, о пустоте и безысходности своего существования, однообразной и утомительной работе.

ОНИ спасали его от тоски, озлобления и отрешенности, свойственных такому типу людей, от чувств, которые иных приводили к забвению в пьяном дурмане, других — в места «не столь отдаленные», третьих заставляли совать голову в петлю.

Очевидно, ИМ было ведомо чувство сострадания…

Как всегда под вечер после ужина у столовой толпились люди. Мужчины, приехавшие подлечиться со всех концов страны, ожидали женщин, согласных завести с ними короткий «курортный роман», на два десятка дней отвлечься от скуки и однообразия размеренной трудовой жизни, от мужей и детей своих, бытовых забот, повседневных хлопот и житейских неурядиц, вновь почувствовать себя молодыми, изведать сладость ухаживания, поцелуев украдкой — и увезти с собой сладкую тайну, волнующую память о новом, а для кого-то и последнем, мужчине.

Но гораздо больше там было местных парней. Черноусые и нагловатые, громкоголосые и надменные, они смело липли к самым хорошеньким женщинам, свято уверовав в собственную неотразимость и непогрешимость, избалованные бесконечным, неиссякаемым притоком новых, свежих, белокожих, румяных, смешливых и податливых женщин.

Сейран ждал Вовку, которого соседки по столу пригласили в кино. В клубе шла какая-то скучная комедия из тех, что, едва выйдя на экраны, тихо и незаметно сходят на нет, обретая прочную пристань в запасниках Госфильмофонда и время от времени всплывая на волнах второй телепрограммы.

Вовка задерживался. Искурив одну сигарету, Сейран принялся было за вторую, но неожиданно заметил в толпе женщину, которую давеча так неловко ушиб чемоданом. Она оживленно беседовала с несколькими парнями, оттеснившими ее в самое темное место, и тщетно пыталась выйти из их плотного круга. Неожиданно один из них размахнулся и отвесил ей короткую звонкую оплеуху. Сейран подскочил и схватил его за руку.

— Ты что? Сдурел? — крикнул он.

Парень, рослый, усатый, с темными диковатыми глазами и двумя крупными золотыми зубами, сверкавшими впереди прочих, резко выдернул руку и схватил его за грудки. Немедленно несколько рук крепко ухватили его и потащили в темноту спутанных кустов за зданием столовой.