Чудо Бригиты. Милый, не спеши! Ночью, в дождь...

– Нет – это точно. Мы с ним об этом говорили долго и основательно. Он никого не заметил, к тому же автомашинам там останавливаться запрещено. Значит, если бы кто–нибудь там был, это сразу бросилось бы в глаза. По моей просьбе он опросил всех жильцов своего и соседнего домов – никто ничего не заметил. Единственная мера предосторожности – не покупать машину!

– Жить тоже не стоит – можно умереть!

На том мы расстаемся.

– Да, это специалист, – говорит Ивар. – Увести за шесть минут, при сигнализации! Это ему, видимо, не впервой!

– Ты знаешь, у Саши, по–моему, есть альбом с фотографиями угонщиков.

– Да, альбом есть, только вот полный ли он?

Пока это единственный путь, по которому мы можем идти.

Начинаем обсуждать, какая польза от альбома группе, которой руководит Саша. В случае особой необходимости можно ведь использовать фоторобот.

– Альбом удобнее, – возражаю Ивару. – Для изучения, так сказать, в домашней обстановке. Это нашему отделу от такого альбома было бы мало проку: наши клиенты меняются, а у них в основном старые знакомые.

– Но и фотографии стареют.

– Значит, не так быстро, если они не отказались от альбома. Никто ведь не ищет себе лишней работы, альбом – их личное дело. Шеф им никогда его не навязывал. Я помню, как он пожимал плечами, а Саша сердито настаивал. Где мы найдем Зелигмана?

– Я знаю. Это недалеко, возле Привокзальной площади.

Не прошло и часа, а мы уже сидим в стекольной мастерской, за кулисами. Такое сравнение я вспомнил потому, что приемная, – заказчики дальше нее не проникают, – светлое, чистое и аккуратное помещение. Тут, наверно, ни одной пылинки не сыщешь. За столом сидит красивая женщина, вся в накрахмаленном, с пачкой квитанций, проложенных листами копировки, на стене – образцы рамок и реек, в витрине – полки с образцами гравировки, которую здесь также можно заказать на стеклах для книжной полки или секции. Только секция, мне кажется, не очень подходящее слово для мебели: очень напоминает о морге и паталогоанатомах.

Дальше – два помещения, которые с первым не имеют ничего общего, так же как в театре темная кладовая для реквизита не имеет ничего общего с яркой сценой. В большем помещении слышен плеск воды, в квадратных ящиках, сколоченных из простых планок, вращаются шлифовальные камни, похожие на мельничные жернова. Раздается скрип и скрежет, переходящий иногда в пронзительный визг, словно кто–то острым ножом режет живое тело, тут работают мужчины в длинных прорезиненных фартуках, и везде – к ящикам с точильными камнями, к ножкам столов и просто к стене – прислонены стекла разных размеров. Уже обработанные или еще только ожидающие обработки. Непонятно и удивительно, как ловко мужчины обходят их – ведь своими длинными фартуками они могут задеть стекла и те со звоном разобьются на мелкие кусочки.

Второе помещение занимает очень длинный и широкий стол, обтянутый зеленым сукном. На нем мастер Зелигман режет большие листы стекла на куски нужного размера. Со стороны кажется, что это чрезвычайно просто: колесико с алмазом скользит как по маслу, лист переламывается точно по линии; в отходы идут лишь узкие полоски, которые мастер ломает руками и бросает в специальный ящик.

Пока мы и двое понятых из клиентов рассматриваем необыкновенную обстановку мастерской, мастер Зелигман, позевывая, перелистывает Сашин альбом. Как настоящий мастер, он уселся на стол и, не доставая ногами до пола, раскачивает ими. Очки сдвинул на лоб, альбом положил на колени.

Фотографий не очень много – штук пятьдесят, может, чуть больше. Вначале мы хотели отобрать из них только юношей лет до двадцати, но махнули рукой: таких, кто возрастом постарше, было совсем немного, да и те все – рецидивисты.

– Этот! – Зелигман вдруг перестал листать. – Гарантирую!