Чудо-юдо

– На этот вопрос нет ответа, – нахмурился припадочный Достоевский. – Такая у нас профессия. Нас, Горынычей, посылают для реанимации. Приходим, помогаем, огнем и хвостом.

– Приходим. Спасаем. Уходим, – поддержал борода Толстой.

– Зачем притворяться дракончиком? – осторожно поинтересовалась спецагент Клио.

– Народ требует, – буркнул припадочный Достоевский. – По-другому не понимает. Любит, когда его жрут в паленом виде. Не зря шашлык – национальное блюдо.

– Вам надо, вы и спасайте! – произнесла спецагент Клио. – Я тут при чем?

– Ты хамить-то прекрати, – кислым голосом отозвался очкарик Чехов. – А то ведь сожрем к чертовой матери.

– Подавитесь! – уверенно сказала спецагент Клио.

Три головы переглянулись.

– Если бы руки принадлежали мне одному, – сказал очкарик Чехов, – я бы развел руками.

– Будем спасать то, что есть, – вздохнул борода Толстой.

– То, что осталось! – скрипнул зубами припадочный Достоевский.

– Ну да, ну да, вы предупреждали! – насупился борода Толстой. – И хватит об этом. Ваших заслуг никто не отрицает. Работать надо, а не хвостом махать.

– С кем работать? Вот с этим? – взвился припадочный Достоевский.

– А что? – сказал борода Толстой. – Детективы писать сможет. Научим – будет писать. Вот и вернем культуру в массы!

– Простите, – вмешался в перепалку очкарик Чехов, – вы сказали, культуру?

– Да, я сказал культуру. И не надо на меня так смотреть. Один припадочный, другой чахоточный. Я среди вас – единственная здоровая голова. Извольте слушать!

Глава 23

Теща в своем кремлевском кабинетике лоснилась добротой, как масленичный блин медом. Ворковала, а не разговаривала. Мурлыкала по телефону, снимая трубку аппарата с гербом. Кокетливо стреляла глазками, решая государственные вопросы. Короче говоря, олицетворяла женственность в одном отдельно взятом мужском санатории. Но, придя домой, рычала от бешенства, сбрасывала вместе с пальто все гадкие приспособления и уловки. Аппаратный санаторий называла крематорием. Настаивала на праве дома быть собой. Расслаблялась и оттягивалась.

Мужа она быстренько довела до окончательного инфаркта. Выпрямила-проутюжила все мозговые извилины родной дочери. И тут напоролась на зятя.

Зять, тогда еще не похожий на Бога, терпел и улыбался, терпел и улыбался. Изредка, запершись в туалете, давал волю природным чувствам. Там все и произошло. Как-то перед сном, униженный и оскорбленный почище героев одноименного романа, он нырнул в туалетную комнату. Закрыл дверь на задвижку, поднял глаза к лепному потолку, обратился в каменную стрелу, сотрясаемую волнами космического гнева. И попросил. Кого? Не знал кого. Просто попросил.

Две недели спустя теща улетела отдыхать во Францию и неожиданно утонула в теплых волнах Средиземного моря.

Похожий на Бога узнал о своем даре. И понял: все не просто. Не просто так небеса дают и отнимают.

На нем – миссия. И она выполнима.

Глава 24

– Про ваших внебрачных детишек мы кое-что слышали, так что не надо притворяться святым! – обиженно сказал очкарик Чехов. – Тем более, как известно, это именно вы – кривое зеркало русской революции!

– Я – зеркало первой русской революции, а не второй! – обиженно возразил борода Толстой. – Если бы идею непротивления злу насилием воспринял народ…

– Что говорить о том, чего народ не воспринял? – набычился припадочный Достоевский. – Может быть, непротивленцам не стоит больше учить жизни? Мы, припадочные, как-нибудь обустроим Россию по своему разумению. Поверьте, будет хорошо.

– Ага! – борода Толстой зашелся дробным старческим смехом. – Построите всеобщее счастье без единой слезы ребенка? Посмотрим, как это вам удастся! Вот он, ребенок, перед вами. Ей пива не дадут – она и заплачет!

– Господа, – мягко остановил дискуссию очкарик Чехов. – Нужны идеи, а не взаимные претензии. Лев Николаевич, мы готовы выслушать вашу точку зрения. Вы полагаете, страну спасут детективы?

– Конечно, – сказал борода Толстой. – И не просто детективы, а именно женские детективы. Катерина тут напрямую пойдет в дело. Пойдешь, Катерина?

Он улыбнулся спецагенту Клио, обнажив кривые стертые зубы. Спецагент Клио ничего не поняла из их разговора, кроме одного: сегодня ее не сожрут.

– Грамоту она знает? – кисло поинтересовался припадочный Достоевский.

– Грамоту знаешь? Письму обучена? – подхватил борода Толстой.

– Обучена, – сказала спецагент Клио. – Но не люблю писать. Можно сказать – ненавижу! Особенно сочинения.

– А кто любит… – покачал головой припадочный Достоевский. – Мы, что ли? Подопрет нелегкая, так и напишешь… И то сказать, рукой водить, не разгибаясь, да еще целых полгода – за какие-то подлые копейки. Разве у нас романами проживешь?

Глава 25

Президент-победитель поначалу, в детстве, конечно же, гордился Кремлем и любил его, как и все примерные школьники. Но вот когда подрос, сделал карьеру и первый раз самым привычным образом помочился в японский фарфоровый унитаз прямо в кремлевских стенах – тут с ним приключилась психологическая аберрация.