Чудо-лошадь

В гандикапе каждой лошади назначается вес, который она должна нести. Известно, что хороший гандикапер может добиться, чтобы все лошади пришли голова в голову только за счет того, что более резвым лошадям назначит больший вес.

Но Крупвелл кое о чем позабыл: ведь в гандикапах участвуют только лошади постарше. Я вскочил.

— Вам известно, что двухлетки обычно не гандикапируются, — сказал я.

— Верно, — ответил Крупвелл. — Двухлетки обычно скачут под заявленным весом. Но это правило растяжимое, его можно подогнать к конкретным условиям. Теперь условия изменились, значит, и вес может меняться.

Карвейлерс сердито нахмурился:

— Рыжий Орлик и так нес сто двадцать восемь фунтов, а остальные — по сто четыре. Чтобы сравнять его с другими лошадьми, вам придется навалить на него такой груз, под которым он может сломаться. Крупвелл пожал плечами:

— Очень жаль, но ничего не поделаешь. Мы должны думать о процветании скачек. Вы знаете, что скачки живут только тотализатором. А в любой скачке, где будет заявлена эта лошадь, ставить против нее никто не будет.

Карвейлерс встал.

— Джентльмены, — сказал он, и в самом тоне его крылось оскорбление. — Я всю жизнь занимаюсь коневодством и скачками. И всю свою жизнь я твердо верил, что скаковые испытания существуют для того, чтобы улучшать породу, а не для того, чтобы губить лучших лошадей. — Он обернулся к нам с Беном: — Если не возражаете, я хотел бы побеседовать с вами.

Мы с Беном выкупили закладную, которая обеспечила нам вступительный взнос, приобрели себе костюмы поприличнее и отправились в отель, где остановился Карвейлерс.

— Здравствуй, Бен, рад тебя видеть, — сказал он. — Костелло, должен просить у вас прощенья. Наши мнения о кровном коннозаводстве никогда не сходились. Теперь вы доказали, что я ошибался.

— Вы ошибались, — согласился я. — Да только Рыжий Орлик — не доказательство. Таким он появился на свет вовсе не из-за родословной.

— Вы считаете, что он мутант — нечто совершенно неожиданное?

— Абсолютно.

— Как вы думаете, какой вес он может нести, чтобы оставаться на первом месте?

Я обернулся к Бену, и тот ответил:

— Он выиграет под любым весом. В лепешку расшибется, а придет первым.

— Очень, очень жаль, что вы его не сдержали, — сказал Карвейлерс. — Сила господня, пять секунд с рекорда сбросить! И не обольщайтесь — они будут нагружать его до тех пор, пока связки и суставы не сдадут окончательно. И все же вы собираетесь заявлять его на следующие скачки?

— А что же нам еще делать?

— Гм. Да. Ну что же, может быть, вы и правы. Но если они его сломают, у меня будет к вам одно предложение.

Мы поблагодарили и откланялись.

Вместе с Беном я тщательно обдумал план действий.

— Придется тренировать его в компании, — сказал Бен. — Если мне удастся приучить его к тому, что другие лошади висят у него на хвосте, я уж с ним справлюсь.

На остатки нашего первого выигрыша мы купили пару приличных лошадок и наняли у соседей двух мальчиков конюхов. На холмах вокруг нашего тренировочного круга стали возникать люди с биноклями. Мы работали с Орликом полегоньку, так что парни с биноклями ничего особенного не могли увидеть.

Весь ипподромный мир сошел с ума оттого, что Орлик понаделал с мировыми рекордами. Но время шло, типы с биноклями распускали слухи, что дома у него под ногами дорожка не горит, репортеры принялись намекать, что, конечно, результат выдающийся, но вот сумеет ли он повторить его?

Этого-то мы и добивались. Потом записали Орлика на следующую скачку — тысячу семьсот метров.

Это была скачка для двухлеток, с крупными призами. Мы не заявляли Орлика до последней минуты. Но, несмотря на это, новости просочились — на ипподроме было рекордное количество зрителей и почти никаких ставок. Публика не отваживалась ставить против Орлика, хотя он скакал раньше всего на тысячу двести метров и никто не был уверен, что он покажет себя таким же резвым и на этой дистанции. А так как взаимные пари насчитывались единицами, владельцы ипподрома отнеслись к нам очень недружелюбно.

— Делай что хочешь, — сказал я Бену, — но только придержи его на старте!

— Придержу, если сумею.

Теперь Рыжий Орлик уже привык к компании и мог принять старт совершенно спокойно. Когда убрали решетку, Бен подобрал повод, и лучшие двухлетки года успели выиграть у Орлика целый корпус, прежде чем он понял, что его провели. Когда Орлик увидел лошадей впереди, то просто взбесился. Он обошел их далеким полем и догнал еще до того, как они поравнялись с трибунами. На первом повороте он был впереди на пять корпусов. На дальней прямой еще наддал, и толпа на трибунах взревела от восторга. Выйдя на финишную прямую, он пошел во весь мах. Линию финиша Орлик пересек, когда следующая за ним лошадь была еще за поворотом. Ноги у меня подломились, я сел и заплакал. Он срезал десять секунд с мирового рекорда на тысячу семьсот метров.

Но с концом скачки безумие не улеглось. По всему миру заголовки на первых страницах газет вопили: «Новая чудо-лошадь перевернула весь ипподромный мир вверх ногами!» Но это выглядело как-то бледновато по сравнению с действительностью.