Чудо-мальчик

Люди, не обратив внимания на то, что я съел блин, продолжали петь, кричали что-то друг другу, шумно спорили, доказывая свою правоту. Умяв остаток блина и уже будучи не в состоянии остановиться, я выпил немного макколи. До этого я пробовал только сочжу, выпить макколи и прочувствовать его вкус раньше не представлялось случая, но, как бы там ни было, в тот момент он тоже показался мне очень вкусным!

Вдруг кто-то вскинул руки, словно призывая небо в свидетели, и громко крикнул: «Спросим у брата Сончжэ!» Другой человек, воскликнув: «Аллилуйя! Брат Сончжэ — наш гуру, уж он-то, наверно, знает все!» — ударил в барабан в знак согласия с высказыванием предыдущего человека. В их интонациях чувствовалась некая театральность. Но даже в такое время я, словно пылесос, втягивал в себя через рот лежавшие на столе кальмары и кофе, попадавшиеся под руки луковые кольца и другие закуски. «Это кто еще такой? — раздался чей-то веселый голос в моей голове. — Говорили, что свадьба пышная, а есть нечего, а оказывается, это ты, чудо-мальчик, все съел!» Я поднял голову.

— Это брат Сончжэ! — закричал кто-то в тот же момент.

— Брат Сончжэ! — повторил я вслед за ним.

Остальные студенты принялись наперебой спрашивать:

— Значит, брат Сончжэ был тем человеком, которого ты искал?

Я кивнул.

— Эй, — протянул кто-то недоверчиво.

Студенты кричали, что не может быть, чтобы человек, который должен лишь обтачивать камни, бросает коктейли Молотова, и что они найдут среди своих человека, который лучше всех в мире бросает коктейль Молотова. Из-за этих криков стало шумно, поэтому я, стараясь перекричать гвалт, обратился к брату Сончжэ:

— Брат, у тебя есть деньги?

Я тут же снова услышал его мысли: «Что это, тыква неожиданно отрастила ноги и начала ходить сама?»

— У меня есть все, кроме денег, — сказал я.

«Только меня увидел, а уже говоришь о деньгах, — мысленно укорил меня брат Сончжэ. — Я вижу, тыква полностью облеплена грязью общества».

— Послушайте, я, конечно, не мог как следует вымыться, после того как сбежал от полковника Квона, но я не полностью покрылся грязью. Послушайте, купите мне порцию мантов.

Когда брат Сончжэ посмотрел на меня, в моей голове раздалось: «Кымандо!»[30] Только я услышал это слово, как внезапно нахлынула грусть и на глаза навернулись слезы.

— Что с тобой? Почему ты плачешь? — спросил брат Сончжэ.

Его глаза тоже вдруг покраснели.

— Вы же только что велели мне прекратить.

Уверяя меня, что не говорил подобного, брат Сончжэ протянул мне руку. Тут я понял, что напрасно так подумал про него: на самом деле он просто вспомнил о лавке «Командо», хозяином которой был мистер Ко. В тот же вечер я пошел с ним в ту самую лавку «Командо», находившуюся прямо перед университетом, и съел целых пять порций разных видов мантов. Той ночью я вынужден был стеснить брата Сончжэ, оставшись у него.

Совершенно опьянев от быстро выпитого макколи, сильно покраснев от непонятного жара, я болтал без умолку, пока не наступила глубокая ночь. Мне казалось, что мое тело набито под завязку черными и красными гласными и согласными буквами, точно стенгазета.

Когда брат Сончжэ освободился от служебных обязанностей, я рассказал ему без утайки, что случилось со мной, начиная с момента, как, встретив мистера Питера Джексона, я узнал от него, что сообщение матери ищет меня, и до того момента, как сбежал из Института развития талантов. Также я рассказал о том, что теперь знаю, о чем думают люди в самые страшные минуты страданий в комнате для допросов, и о том, как меня вырвало на новый, только что купленный костюм Ли Манги. Я не расслышал точно, что брат Сончжэ говорил в ответ на мой рассказ, но в его речи мне чудились слова утешения, от которых внутри становилось теплее… Слушая его голос, незаметно для себя я уснул.

Когда я снова приоткрыл глаза, в комнате был только я один. Брата Сончжэ не было видно; он не вернулся ни тем днем, ни следующим. Полностью пробудившись ото сна, я отправился на кухню, нашел там рамён и, сварив его, съел. Обнаружив на книжной полке роман русского писателя Николая Островского «Как закалялась сталь», я прочитал несколько страниц и сразу закрыл книгу. Потом я наткнулся в углу комнаты на кассетный магнитофон и стал, хихикая себе под нос, слушать смешные истории, присланные радиослушателями на передачу. Убаюканный чужими голосами, я снова сам не заметил, как уснул. Сон подкрался тихо, словно вор, но, когда я прорывался сквозь дремоту, он не спешил уходить, как нежеланный гость. Пробуждаясь, я несколько раз терялся, не в силах понять: эта темнота — темнота ночи или раннего утра. Мне было трудно различить, проснулся ли я или вижу сон во время сна. Каждый раз в таких случаях я прилагал усилия, пытаясь осознать, кто я такой или где я нахожусь. В семнадцатую весну своей жизни я уже не был ребенком, но еще не стал взрослым. Я отдавал все силы, что у меня были, чтобы найти себя в этом мире.