Чудо-мальчик

— Каким образом? — удивленно поинтересовался я.

— Жить по уму — это и есть секрет Вселенной. Например, если не идет сон, не надо спать. Ведь нет на то никакого предписания. Так не лучше ли, когда постоянно мерещится мертвый человек, просто протереть глаза, а когда хочется что-то увидеть — поднять веки?

— Это что, способ лечения? То есть вы хотите сказать, что мою бессонницу тоже так можно вылечить?

— Нет, это не способ лечения. Даже если есть болезнь, это не значит, что обязательно нужно ее лечить. Существует же выражение: «Жить в обнимку с болезнью». Болезнь — часть нашей жизни.

— Получается, брат Кантхо даже после встречи с вами живет больной?

— Нет, — возразил дядя Мугон. — Он живет в обнимку с болезнью.

Если мы с братом Кантхо так сильно похожи, что нас тянет друг к другу, не означает ли это, что я теперь тоже должен буду жить в обнимку с болезнью?

ДЕЛО ЖИЗНИ — ГЛАВНОЕ ДЕЛО

Апрельская история, от которой разрывается сердце

Над водой в пруду с цветущими лотосами медленно плыла дымка, вокруг на высоких и низких холмах и в горах то тут, то там расцветали дикие вишни, а ветра, дующие в ущельях, становились теплыми. Когда я увидел весенние узоры, вышитые желтым и красным цветом, моя душа заволновалась, мне стало трудно усидеть на месте даже короткое время. Однако, насколько легко воспаряла моя душа, настолько же быстро она опускалась на землю.

В первой половине дня, до обеда, я сажал вместе с дядей Мугоном семенной картофель, рассаду помидоров, таро, разбрасывал подкормку, ускорявшую их и без того быстрый и дружный всход, затем обедал и шел заканчивать работу в поле, но каждый раз под теплыми солнечными лучами меня одолевала дремота.

Когда я, не в силах побороть ее, сидя на поле, клевал носом, дядя Мугон усаживался рядом и рассказывал истории. Истории о том, как некий монах, живший в период позднего Чосон, с места без разбега на одном дыхании перепрыгнул через ворота Независимости; или о том, как генерал Армии независимости в течение одной ночи волшебным образом добрался из Маньчжурии до дома высокопоставленного сановника и вернулся обратно, забрав с собой деньги на военные действия.

Это были рассказы, похожие на сказки. Даже в дни, когда дул теплый ветер, который, казалось, мог поднять нас в воздух, словно воздушный шар, даже когда над нашими головами шел бесконечный цветочный дождь, дядя Мугон рассказывал о левитации, магических способах преодоления расстояния, принципах создания Вселенной, злых духах и знаменитых гуру.

Однако я знал, что в прошлом дяди Мугона, который сейчас вел естественный образ жизни гуру, словно не имея никакой связи с земным миром, была женщина, прожившая с ним ровно три месяца. У них родилась дочь, которая сейчас жила в Понпхёне и называла отцом другого человека. Временами вечером, перед тем как уснуть, он вспоминал свою дочь. В такие дни в темноте подолгу раздавались его тяжелые вздохи, и я слышал его мысли: «Я не знаю, с какого момента моя жизнь пошла по неверному пути». Однажды, не выдержав, я сказал ему:

— Если вы думаете, что ваша жизнь пошла по неверному пути, разве нельзя хотя бы сейчас жить как надо? Идите и найдите дочь.

Но дядя Мугон ничего не ответил, лишь вздохнул про себя: «Это не так-то легко сделать».

— Это лишь трусливая отговорка, — отрезал я, снова прочитав его мысли.

Дядя повернулся ко мне, посмотрел удивленно, но, ничего не сказав, подумал: «Я до сих пор ничего не сделал для нее как отец».

— Так сделайте что-нибудь теперь, — посоветовал я в ответ на его размышления.

После моих слов он резко встал, включил свет и, подойдя к низкому столику, вытащил из его ящика мазь.

— Когда ко мне не шел сон, а в голове бродили разные мысли, я натирал этой мазью лоб, и она очень помогала, — сказал он, а про себя добавил: «Грустно становиться родителем животного с черной головой»[35].

Мазь оказалась лекарством от всех болезней, оставленным бродячим аптекарем.

— Я так не думаю! — заявил я, не соглашаясь с ним.

Не обращая внимания на то, что я говорю, дядя Мугон наносил мазь себе на лоб. Неужели это подействует, недоумевал я? Неужели, если использовать это средство, исчезнут разные беспокойные мысли? Неужели стать для кого-то родителем — грустно? Неужели именно эта грусть была написана на лице отца всякий раз, когда он прикладывался к бутылке с сочжу? Я не мог ответить. Способность читать мысли и способность понимать их смысл на поверку оказались совершенно разными умениями. В этом мире существовало слишком много вещей, казавшихся мне, семнадцатилетнему юноше, непонятными, в том числе все мысли, желания, сны. Я попросил у дяди Мугона мазь и принялся натирать ею лоб. Я подумал, что хорошо бы, если это помогло разобраться в таких вот вещах или, если так не получится, то хотя бы позволило очистить голову от ненужных мыслей.

— Дядя, — позвал я дядю Мугона, когда тот снова лег, выключив свет.

— Давай-ка перестанем теперь рассказывать истории, от которых разрывается грудь.

— Я не это хотел спросить…

— А что ты хотел? — прервал меня он.