Чудо-мальчик

— Но, на мой взгляд, Чжонхун не особо отличается от других детей. Впрочем, есть у него дар или нет — не важно. Вот посмотри. Это его работа. Он не сумел даже как следует понять содержание тех записей и сделал довольно много неверных выводов. Если внимательно послушать свидетельские показания, прокрутив запись два-три раза, можно составить хотя бы приблизительно правдивое описание, но здесь какие-то совершенно другие рассказы. Если верить твоим словам, у него есть способность улавливать чувства и мысли других людей, словно тюнер настройки частоты у радио. Но даже если допустить, что ты права, пока мы не поймем, что он за человек, его способность будет абсолютно бесполезна. Даже если считать, что он может досконально рассмотреть душу, из-за молодости и недостатка жизненного опыта он не сможет понять ее.

Беспокоясь, что дядя Чжэчжин скажет, что надо отпустить меня, раз от меня нет пользы, я резко открыл дверь и громко крикнул:

— В будущем я постараюсь сделать лучше. Я заново перепишу те интервью!

Из-за отключения электричества в темной комнате офиса выделялись только силуэты двух людей. На миг слившись в одну фигуру, они уставились на меня, а затем снова разделились. Я положил зонт и связку книг на пол и, развернувшись, выбежал на улицу. Мне показалось, как будто кто-то позвал меня, но, когда я добрался до лестницы, вокруг меня слышался лишь шум падающего дождя.

«Надо бы сходить за зонтом…» — мелькнуло в голове. Хотя в любом случае из-за тайфуна он был бы бесполезен — потоки дождя падали косыми линиям. Все-таки надо было спросить о том, что такое перевоплощение… «Ладно, — подумал я, — спрошу об этом позже». Я побежал, но мне все равно было стыдно. Из-за этого чувства мне казалось, что я не смогу вернуться в офис до тех пор, пока все люди не уйдут оттуда.

Когда я бежал под дождем, неизвестно откуда у меня вдруг взялось чувство, что я нахожусь в центре бушующего тайфуна и пытаюсь вытерпеть его натиск. Я не знал, почему должен стоять там, сражаясь с этой силой, ведь я четко осознавал, что не смогу выдержать долго.

* * *

Меня мучила лихорадка. Она началась с того, что одна сторона головы стала казаться тяжелее, чем другая. Появилось ощущение, что внутри засел кусок металла весом примерно в десять грамм.

Мысль о том, что он может быть живым организмом, возникла вечером; тогда все уже покинули офис, а я лежал на диване. «Кусок металла» уже почти спустился в область левой брови и, независимо от моих движений, острым концом колол нежную плоть внутри головы. Но страшнее, чем эта предсказуемая головная боль, был тот факт, что «кусок» постепенно увеличивался в размерах; пропорционально его объему росла и температура тела. Я тщательно укутался в одеяло и забылся в бреду.

Сейчас я ощущал близость смерти совершенно иначе, чем тогда, в автомобильной аварии. В тот раз она была белой и наполненной восторгом, эта же казалась черной, окруженной темнотой. Когда я попал в аварию, я не испытывал ничего похожего на сожаления, однако, пока я лежал с температурой, меня не покидало чувство раскаяния и вины.

Больше всего я сожалел о том, что не мог вспомнить мать. Когда я родился, безусловно, хотя бы один раз я видел ее лицо. Но, несмотря на это, я не мог воскресить его в своей памяти, поэтому чувствовал вину перед матерью и просил у нее прощения. Когда я мысленно сказал: «Простите меня. Я искренне прошу прощения», из глаз хлынули слезы. Я почувствовал, как в уши затекает какая-то жидкость: не то пот, не то слезы.

Сколько еще мне лежать с этим жаром? В ушах раздался неясный звук барабана, доносившийся откуда-то издалека. Это был очень слабый звук, словно в барабан били лягушки. Бой постепенно становился громче, пытаясь расслышать его лучше, я с трудом вырвался из сна.

Когда я внимательно прислушался, оказалось, что кроме боя барабанов в общую мелодию вплетались также звуки флейты, труб и смеха. Вслушиваясь в эту разноголосицу, я ощущал скребущее в груди беспокойство и боль в душе. Мне казалось, что у меня, не прекращаясь, льются слезы, а все тело чешется.

Открыв глаза, я увидел, что по-прежнему нахожусь в офисе издательства, через окно которого виднелась вывеска бара «Ёнгун» с мигавшими на ней буквами. Черный кожаный диван и одеяло были влажными от моих слез. Отчего-то во мне поселилась странная уверенность, что за окном было светло.

Желая узнать, в чем дело, я с трудом встал с дивана. Из-за влажной, липнущей ткани одеяла мне показалось, что мое тело — это тело совершенно другого человека. Ясно, словно мое тело — это новый, впервые надетый костюм, я ощущал кожей ласкающий воздух. Подняв правую руку, чтобы проверить температуру, я приложил ладонь ко лбу, но так и не смог понять, горячий он или нет. Звуки музыки постепенно становились ближе. Я попытался быстро подняться с места, но не было сил; зашатавшись, я сел на диван. Внезапно хлынули слезы. Я снова встал.

Когда я, едва переставляя ноги, подошел к окну и, открыв его, выглянул наружу, то увидел, как по безлюдному переулку, находящемуся за улицей Чжонно 2, глубокой ночью проходит парад.