Однако, чем настойчивее просачивались сквозь влажный воздух солнечные лучи, тем тяжелее становилось дышать. Тем более, что моряки, ведомые юным чернокожим гидом, зашли в район, где дорога превратилась в метровый проход, по обеим сторонам которого в сточном бетонном желобе дожидались тропического ливня отбросы и нечистоты. И свернув в очередной проулочек, рябящий разноцветным и разноплановым товаром, в лавке, торгующей коврами, Вакулин и увидел его – белого. Сидя в деревянном ящике, тот безучастно глядел в одну точку Выгоревшая роба сливалась с серой бетонной стеной, но болезненно красный загар кистей рук и лица выдавали его. Увидав непривычные в этом месте лица, он лишь на мгновение оживил взор, в котором мелькнуло что-то, но что – разобрать Вакулин не успел: глаза белого опять безнадежно поблекли.
И моряки поспешили пройти.
Кем он был? Преступником, скрывавшимся здесь от правосудия?
Несчастным, забытым здесь жестокой судьбой? Но какими должны быть преступления, чтоб нести за них такое страшное наказание? И каким роковой поворот, чтоб забыть пройденный до этого путь?
Они вырвались наконец из удушливого лабиринта и, пытаясь смыть теплым пивом с души ужасную встречу, направились к набережной. И уже на подходе к ней наткнулись еще на одного белого.
В крохотном пространстве между двумя лавчонками, нетвердо стоя на ногах, вытянув руку, Тархунский торговал непонятливым неграм свою замечательную бабочку. За бесценок. Зачем она ему теперь?!
– Дружище, – крепко подхватывая его за локоть, весело сказал Вакулин, – Ты что творишь-то?! Как ты без бабочки на аудиенцию к «папе» ходить будешь? А уж мешки-то в мукомолке без нее таскать – как? Не-е, пошли, пошли!
И, увлекая мукомола, повеселевшая компания двинулась дальше, твердо держа курс на родное судно, которое на следующий день покидало тропический порт.
Суп из черепахи
Вы ели когда-нибудь суп из черепахи? Говорят, сейчас модно. Впрочем, во все времена престижным было…
– Однажды подняли в трале черепаху – большая такая! Ну, вытащили ее на палубу…
– А зачем она вам была? – сразу заволновался я.
– Как зачем? Суп черепаховый – знаешь какой вкусный? – то ли со знанием дела, то ли передавая слова какого-то бывалого морехода, повернулся в сторону меня, наивного, Валера.
Валера – старшим и верным товарищем мне в том давнем морском рейсе был. Учил, как надо заделывать дыры в сетке трала («От этой ячеи, до вот этой: от «пятки» до «пятки»), резаться в карты в «тысячу», да и многим прочим хитростям и премудростям жизни морской. И много, достоверно и красочно, рассказывал о тех по миру местах, где посчастливилось ему побывать. А я внимал Валере – чутко и преданно. И восхищался и его умениям, и тому, сколько удивительного в заморской стороне он уже увидал: мне бы так! Конечно, думаю теперь, и потому безоглядно все на веру принимал, что чувствовал в нем родственную, простую и добрую душу.
И тут на тебе – живая черепаха на суп экзотический!..
– Ну, и чего вы с ней сделали? – замер от ерзаний на стуле и похолодел внутри в эту страшную минуту я.
– Да-а, посмотрели – а она плачет.
– Плачет?.. Прямо – слезами?
– Ага. И слезы такие – с горошину! Обратно ее по слипу в море и смайнали – пусть дальше живет.
Заделка дыр на трале мало мне в работе пригодилась – так, ликбез, не более. В карты я тоже с той поры никогда не играл. И супа черепахового за всю жизнь так и не отведал, и уж точно никогда не пожелаю: рассказу тому спасибо! Пусть живут мудрые черепахи сотни лет, неспешно – без оглядки на гиперзвуковые ракеты от безумных двуногих – лапы свои по земле ли переставляя, или перебирая ими в лазоревой воде. Пусть живут – без боли и слез: добрые люди и постными щами со свежей, аль кислой капустой вполне перебьются!
Два доллара
Как раз в те времена, когда еще черпали рыбаки под серпасто-молоткастым флагом красным тихоокеанскую ставриду, в открытую молясь уже на доллар зеленый, зашли мы в чудесный чилийский порт Вальпараисо. В кафе, когда пришла пора рассчитаться за сочные бифштексы и терпкое вино, Павлик, опережая всех, прошуршал зелёной купюрой:
– Я заплачу! Потом между собой разберемся.
Перекусывали мы впятером, и за все про все взяли с нас – смешно сказать! – десять долларов. Вот Павлик и расплатился. Чего он так раздухарился – неведомо. Вернее всего, из желания пустить пыль в глаза хорошенькой официантке. И получилось, был удостоен дежурной, но все равно очень приветливой и милой улыбки за наш счет.
Как будто мы в складчину не могли её сорвать!
Втроем по два доллара мы честно отдали Павлику в этот же день. А четвёртый – дюжий матрос Саша – решил малость повременить: «Посмотрим-ка на этого рубаху-парня!».
Должно быть, ему тоже жгучая сеньорита приглянулась.