Чудо-моргушник в Некитае (отрывок)

Аббат Крюшон молча всхлипывал, не желая говорить со своим обидчиком. Граф Артуа обошел дом сзади и, действительно, обнаружил еще одну дверь, но и ее, однако, не мог открыть. Тем временем аббату повезло больше - он поднялся на ноги и толкнулся в дверь. Та, как ни странно, легко открылась очевидно, они с графом ошибочно пытались тянуть ее на себя, а надо было - от себя. Аббат вошел в дом, поразившись его темнотой после лунной светлой улицы, и через пару шагов споткнулся и повалился на ступеньки лестницы. От падения перед глазами аббата вспыхнули зеленые искры и какая-то смутная догадка пришла ему на ум. Аббат поднялся, поправляя задравшуюся сутану, и вот тут-то на него сошло озарение. "А что если,- осенило аббата,- что если запереть дверь, задрать сутану, лечь на лестницу голым задом вверх и начать громко стонать? А ну-ка, что из этого получится!"

Скзаано - сделано: аббат тотчас запер входную вдерь и лег с голым задом на ступеньки. "Граф будет ломиться и звать меня,- думал аббат,- а я назло буду стонать погромче!"

Так и вышло - граф, не сумев открыть задний ход, вернулся к парадному крыльцу и обнаружил потерю аббата. Он недолго озирался по сторонам в недоумении - несущие из-за двери тяжкие стоны вскоре привлекли его внимание. Он узнал голос аббата и решительно толкнулся в двери, но те оказались заперты.

- Аббат! - встревоженно окликнул граф. - Что с вами?

- О! О! О! - стонал несчастный аббат Крюшон.

- Аббат! Отоприте дверь! - звал граф. - Что с вами делают?.. Держитесь! Я здесь!..

Но из дому неслись одни только стоны.

- Сейчас, аббат! Я спасу вас! - вскричал благородный граф, сообразив наконец, что над аббатом учинено какое-то чудовищное насилие.

Он всем телом ударился в дверь, но та устояла. Тогда граф

- 50 разбежался получше и всей тяжестью тела прыгнул на дверь. Та распахнулась, как вовсе не была заперта, и граф полетел в темноту. Он налетел на что-то мягкое и не очень ушибся, но все же из-за падения на какой-то миг потерял сознание. Очнувшись через миг, граф ощутил, что лежит на чем-то мягком, а вверху меж тем послышались голоса.

- Ты смотри-ка,- удивлялся кто-то,- попку ему целует!

- Любит,- ленивым шепотом отозвался другой.

- Ну, ясно, любит,- согласился первый голос,- только чего же он тогда на любови-то своей по столице ездит?

- А ему, вишь, так слаже,- со знанием дела объяснил второй. - Терзает-терзает да и помилует - дескать попка ты моя попка, хочу - казню тебя, хочу - взасос целую!

Вверху появился свет, и граф, подняв голову, увидел стоящего с лампой А Синя и его слугу. Внизу же, под лицом графа, обнаружился неприкрытый зад аббата Крюшона, в который, падая, и уткнулся так неудачно благородный граф Артуа. Аббат со стоном выговорил ему:

- Да слезьте же с меня, мерзкий граф, о нас могут подумать дурное!

Отпрянув, граф Артуа вскочил на ноги и сообщил:

- Мы тут упали в темноте...

А Синь со скверной улыбочкой мелко закивал. Не тратя время на пререкания с этим вселенским скептиком, граф Артуа накинул на обнаженный зад аббата сутану и участливо осведомился:

- Аббат, что с вами случилось? Вы не ушиблись? Почему вы не встаете?

- Я,- простонал несчастный аббат Крюшон,- я... прищемил... между ступеньками... яйцо!.. О-о!..

Так вот чем, оказывается, объяснялись его ужасные стоны! Аббата с помощью слуги вызволили из плена - плена, более прочного, нежели тот, в который попал граф, когда беседовал с императрицей в будуаре и угодил рукой в капкан. Едва поднявшись на ноги, аббат Крюшон опрометью кинулся по лестнице в свою комнату, всхлипывая и не желая выслушивать никаких извинений и объяснений графа.

- Понимаете,- рассказывал граф А Синю,- тут кто-то проделал с аббатом скверную шутку - привязал его к шарабану, заткнул рот кляпом и заставил исполнить роль рикши. Я со спины не узнал аббата, а он, вероятно, думает, что я ехал на нем нарочно, и сердится теперь.

- Сю-е-е-та сю-е-ет... - пропел А Синь своим ехидным тоненьким голоском.

У графа уже не оставалось сил, чтобы возмутиться его недоверием. Он поднялся в свою комнату, рухнул в кровать и уснул мертвым сном.

И однако же, приключения этого фантасмагорического дня еще не совсем закончились. Среди ночи граф проснулся от шума на улице. Шумели, как он сообразил, подгулявшие дигамбары. Окно его комнаты почему-то было открыто настежь, хотя граф, ложась, его не открывал, и голоса отчетливо различались.

- Да я, братцы, пивка... - говорил кто-то голосом императора,- пивка я, братцы, сам всегда со всей душой... Вы думаете, я эту мочу люблю?.. да обрыдла она мне... а пивка... ну вот всегда... - и император икнул.

- От давно бы так! Любо!.. - отвечал нестройный хор дигамбаров. - Да еще пей, чего стесняешься!..

Послышались глотающие звуки, кто-то отчаянно икнул, кто-то всхлипнул, и голос императора сообщил, вновь всхлипнув:

- Эх, мужики!.. Знали бы вы... Меня ведь - без ножа меня зарезали сегодня... Захожу, а она мне: карды-барды... Как ведь ножом по сердцу полоснуло меня это карды-барды... Эх!..

Послышался гомон и смех.