Чудо-моргушник в Некитае

- Я... - отвечал Крюшон голосом, прерывающимся из-за рыданий, - я... о-о-о... скорблю... о-о-о... дубовых... рощах... а-а-а... Франции! Они пали жертвой любострастия... а-а-а... нашего возлюбленного монарха-а-а!..

- Так что же, - поразился император, его супруга и весь двор, - король Луи и теперь велел срубить все дубы до единого?!.

- О да, - заливаясь слезами, отвечал аббат. - Все до единого!

- Ну и древосек же ваш король Луи! - от души высказал император свое заключение.

- Истинная правда, ваше величество, - тотчас признал аббат. Абсолютный древосексуал, иначе и не скажешь.

- А этот Версаль, придворные, свита, - они что - тоже древосеки?

- Ну, конечно, ваше величество! - подтвердил аббат гениальную догадку некитайского властителя.

- Ай, ай! - сокрушенно качал головой император.

- Да у нас в Париже, почитай, все древосеки, - присовокупил аббат. Древосеки да гомосеки. Додики, одним словом.

- Ну и место же этот ваш Париж! - удивился государь. - Одни додики!

- Зато граф Артуа... - напомнил аббат Крюшон. - Он святой!

- Граф Артуа, - с благоговением повторил император. - Ну, граф Артуа...

И опять этот козырь крыть было решительно нечем.

На следующем приеме аббат опять заплакал среди разговора с императором.

- Что, опять безумный король Луи? - догадался государь.

- О да, ваше величество! - плача отвечал аббат.

- Но что же на сей раз выкинул этот сумасброд Луи? - вскричал император в величайшем изумлении.

На сей раз сумасброд Луи отправился в ореховую рощу. По повелению мадам Помпадур по всему пути следования короля заранее были вырублены все деревья выше человеческого роста. Про место охоты и говорить нечего - там деревьев не осталось вообще, одни пеньки да кустики. Разумеется, это не остановило удальца-короля - он оторвался от свиты и с гиканьем устремился в сексуальную атаку на зорко замеченный большой пень. Все придворные ловили своего монарха по всему полю между торчащих пней и остатков орешника, но неудержимый король, как заправский регбист-форвард, прорвался сквозь все заслоны и с сенешалем, висящим на пятах, попытался овладеть пнем. По несчастью, в пне оказалась большая щель, и туда-то и угодил невезучий Луи угодил, естественно, тем, чем он всегда хотел. И тут как тут подлый крот, впрочем, нет, это был коварный удод - своим твердым и наточенным как игла клювом долбанул несчастного короля Луи в то, чем король всегда хотел. Сделав это, удод улетел, король же остался на месте, несмотря на свое желание догнать удода и обсудить с ним кое-какие личные вопросы. Точнее, Луи был вынужден остаться, потому что в предательскую щель пня был изменнически воткнут топор, оставленный там каким-то ротозеем-древосеком. И вот этот-то топор и схватил так опрометчиво несчастный король, корчась от неприятных ощущений и желая отомстить за них удоду. После этого щель сжалась; то, чем король, всегда хотел, оказалось защемлено пнем; вопли короля резко услилились; медведь-говноед был тут как тут - бегал вокруг пня, отгоняемый алебардами подоспевших стражников, и недовольно ревел; вскоре из Тюильри прибыла мадам Помпадур; она была крайне разочарована произошедшим; орешник исчез с лица Франции. Ну и, разумеется, после этого в Некитае окончательно выяснилось, что король Луи - бесподобный, непревзойденный, неповторимый додик; его придворные - додики; все подданные - додики; мать короля - додик; отец короля - додик каких свет не видел; Париж - додик; мадам Помпадур - тоже додик; кардинал Ришелье - отпетый додик. Зато граф Артуа - святой: он ни разу не онанировал.

Прошла неделя. Бескрайние леса Франции косила гигантская коса. В считанные дни французскую землю покинули бук, тис, граб, клен, сосна, береза, ива, акация, липа, тополь, каштан, самшит, осина, ольха, баобаб, эвкалипт и все остальные деревья. Гибельное дыхание смерти уже нависало и над кустарниками, так как в последний раз неудержимый король Луи в своем древосексуальном бесчинстве попытался овладеть кустом шиповника, но был вероломно поранен шипами. Хуже того, дело шло к тому, что аббат Крюшон вскоре начнет сокрушаться о судьбе не одной только Франции, но всей Европы.

В последний раз, рыдая в конце своего рассказа о горькой доле прекрасных шиповников Франции, аббат был спрошен потрясенным императором Некитая:

- А что же, этот додик Луи один такой у вас в Европе или другие есть такие же?

- Что вы, ваше величество, - отвечал аббат, живо вытерев слезы. Другие короли в Европе не то что такие, а гораздо того такие!

- Неужели все додики? - поразился император.

- Именно так, - заверил аббат Крюшон. - Поголовно все додики или хуже. Да они и сами не спорят: мы, говорят, додики. Бывало соберутся где на конференцию, поглядят друг на друга, да только рукой махнут - мол, чего с нас взять - головы понурят да и по домам. Их репортеры спрашивают: ваши величества, что вы решили на мирной конференции? А те им: какие ещё решения? - мы додики! Что мы можем решить? Едут и сами слезами обливаются. Вот спросите хоть нашего барона или лорда Тапкина. Они про своих королей тако-ое знают!