Чудо-моргушник в Некитае

- Да аббат же этот! - отвечал незнакомец. - Сразу видно, что держится ереси. Будь у него истинная вера, он бы до конца утерпел.

Дзенец покивал и снова спросил:

- Простите, а до какого конца? До самой смерти, что ли?

- А хотя бы и так, - стоял на своем гость. - На муки пойди, на смерть, а держись своих идеалов! Вот тогда видно, что у тебя истинная вера.

- Кент, ты что лепишь, - не выдержал Фубрик. - По-твоему, если истинная вера, то уже до самой смерти не ссать-не срать? Этак ведь и пузырь лопнет!

Незнакомец не успел возразить. Ходжа, более других приверженный правилам вежливости, учтиво поинтересовался:

- Скажите, почтенный гость, а как ваше имя и по каким обстоятельствам вы здесь оказались? Кстати, уважаемый, пройдите-ка к огню - я вижу, вам не мешает обсохнуть.

Пришелец сел у костра и то ли весь побагровел, то ли его так освещал огонь, но только у него даже вся лысина стала пунцовой. Он, казалось, не то чем-то оскорблен в своих лучших чувствах, не то чего-то никак не может понять. Такое лицо, например, может быть у человека, которому только что научно доказали, что ему надлежит, в целях правильного питания, каждый день жевать тряпку для мытья полов: с одной стороны, душа порывается возмутиться, с другой - а где взять аргументы против? - наука доказала!

Все долго ждали, когда пришелец представится или хотя бы что-то произнесет, но он молчал.

- Да ладно, мужики, - первым заговорил Фубрик. - Чего там. Может, человеку отойти надо. Отогреется и сам все расскажет.

- Я - Конан! - неожиданно дико взревел незнакомец - и тотчас осекся и замолчал с прежним выражением оскорбленного тупоумия на лице. Услышав это, ученик дзенца схватил дубину, ринулся на пришельца - и, увы, вновь промазал, ко всеобщему сожалению. Незнакомец не шелохнулся.

После новой паузы дзенец предложил:

- Друзья, давайте-ка продолжим чтение нашей книги. А то с этим, похоже, много не побеседуешь.

- И с этим тоже, - Фубрик повел подбородком в сторону нагого графа, спящему по-прежнему.

- Хорошо, я продолжу, - согласился Ходжа - и продолжил чтение вслух.

* * *

- Слушай, Ли Фань, - спросил император, - а ты что же это - меня что ли просмеиваешь? Неужели у меня на лице выражение тупой оскорбленности?

- А разве, ваше величество, вы в зеркало не смотритесь? - отвечал Ли Фань.

Император подошел к трюмо и долго себя разглядывал:

- Умные проницательные глаза человека, зрящего прямо в корень вещей... Морщинки мудрой улыбки у углов рта... Складка глубоко прозревающего мыслителя на челе... нет, я что-то не усматриваю у себя выражения оскорбленной тупости!

- Ну, вот видите! - ухмыльнулся Ли Фань. - Значит, не про вас и писано. Это я, ваше величество, вношу элемент загадочности в повествование.

- А, - сказал император. - Это ты правильно. Ну, читай, где ты там остановился? Ходжа продолжил чтение - это про графа, что ль? Кстати, что там с ним? Он все ещё на балу, поди?

* * *

Тем временем, пока наш аббат проводил время в теологическом диспуте с просветленными Шамбалы, - а побывал он именно там, ведь Шангри-Ла и Шамбала - это одно и то же, и кто не знает этого, тот негодный бездельник, козел и гондурас (но к тебе, читатель, это, конечно же, не относится - ведь ты сначала прочитал про Шамбалу и Шангри-ла и стал знать, что это одно и то же, и следовательно, к моменту прочтения про гондураса перестал быть таковым, если даже и являлся им первоначально. А кто просветил тебя? Кто вывел из состояния дремучего козельства и гондурасства? - Ли Фань, автор, кто же еще! Так цени же благородный труд писателя, черт тебя подери! Покупай его книги везде, где только не встретишь, друзьям дари, коллективные чтения устраивай - ну и прочее. А ежели писатель, как вот я, сидит без копейки, а ни одна сволочь столичная на его письма в издательства не отвечает, то ты-то имей совесть - разыщи ему издателя или хоть спонсора, на худой конец. Порадей корифею отечественной литературы, забодай тебя в корягу! А то снова в гондурасы скатишься - и кто тогда поможет? писатель-то, чай, сдохнет уже от бедности не то сопьется к хренам. Ну, ладно, это я маленько отвлекся, читай уж дальше, хрен с тобой, возлюбленный мой бесценный читатель!) Тем временем, значит, пока аббат имел свои диспуты, благородного гасконца с любвеобильным и отважным сердцем, - графа Артуа то есть - тоже не обошло нечто весьма замечательное.

Сначала граф ходил взад-вперед, помышляя, как бы ему убраться из дворца да и вообще из этой скверной страны, и не чаял уже ничего хорошего из своего - так думал граф - бесславно погубленного путешествия. Краем уха он ловил обрывки разных разговоров, и иные из них заинтересовали бы его в другое время. Так, прислонившись к одной из колонн, граф услышал, как два сановника вполголоса обсуждали ляпсус с сочинением принца:

- А ты заметил, как император-то задергался, когда при нем это пакостное сочинение прочитали?

- Да? А что такое?

- Как что - так весь и перекосился, так и побагровел...

- Да? Но он же сказал - его романтика принца растрогала?