— Испьем–ка эликсиру с языка Зорьки. На день грядущий.
А по вечерам в этой присказке менялись последние слова. Дед по обыкновению заключал: «…на сон богатырский».
— При чем тут язык Зорьки? — не разобрался я в дедовой присказке.
— Экий ты, братец, непросвещенный?! — изу–милея дед. — К чему только в деревне живешь, если простого не знаешь? И то правда: не все сразу познается. Так вот, в народе издревле говорят: молоко у коровы на языке. Станешь хорошо кормить, поить ее — с молоком будешь. А нет — так и молока не дождешься.
— Выходит, Зорька не обижена, если каждый раз почти по ведру молока дает?
— А чего ей еще надо? — подхватил дед. — Тут кругом благодать. Травы стеной стоят, в человеческий рост. Вода родниковая, чистая, как слеза. И жары той нет, что в долине. Для скотины тут, брат, настоящий рай.
— Зимой в горах, ты сам рассказывал, — снега глубокие. По пояс наметает, иногда и больше. Наверное, скотине худо приходится?
— Той что на воле, стало быть, дикой — ей при большом снеге трудновато. А наша неудобств, считай, и не испытывает. Сена мы в достатке накашиваем. Стоит себе у стойла и жует сколько хочет. И нынче приступим к его заготовке в июле, когда трава созреет. На пасеке соберется целая артель — приедут ваши родители, папины друзья. Глядишь, и баба Аня заявится. Да нас трое. Во какая силища! Вот где закипит работа.
В мой с дедом разговор Витька не встревал. Он подал голос, когда я выяснил все свои вопросы:
— Деда! Кто тебя корову научил доить?
— Как кто? Моя матушка. Раньше в деревне всяк был приучен. А как же иначе? Какой ты селянин, если со скотиной не умеешь обращаться? На земле живешь — вот и имей от нее полный достаток. Это сейчас люди пообленились. Иные или в город за молоком едут, или вовсе без него обходятся. Тьфу… Срамотища…
Дед умолк, насупился. Витька заерзал на табуретке от неловкости. И, чтобы отвлечь деда от грустных мыслей, поинтересовался:
— А молоко ты с детства любишь или как?
— Сколько себя помню — всегда с молоком. Да и что за жизнь, повторяю, в деревне без молока? Война только с ним разлучала. И то разок пофартило. Глотнул, что ни на есть, настоящего, парного.
От последних слов деда повеяло загадочностью. Я встрепенулся:
— Расскажи, будь добр, как это произошло?
По военным меркам случай был не совсем обычный, — вспоминал дед. — Наш полк занимал боевую позицию под Брянском, на окраине леса. И тут было получено сообщение, что неподалеку гитлеровцы с гуртом коров к железнодорожной станции пробиваются. Намереваются, стало быть, их отправить в свое фашистское логово. Наш комполка, смелый, лихой рубака, тотчас отдал приказ: отбить стадо.
Операцию, как сейчас помню, провели на редкость удачно. — И без шума, и без потерь. Загнали, значит, коровенок в укрытие, в лес. И только остановили стадо, как они рев подняли. Мы, деревенские, быстро причину угадали: забеспокоились дойные коровы. Их с полсотни оказалось.
Комполка, не мешкая, к брату–солдату с вопросом обратился: «Есть ли способные подоить буренок?»
Нас, кавалеристов, десятка полтора вышло из строя. Начали мы доить коров. Те сразу и поутихли, присмирели. Молока, кажись, с десяток ведер набралось. Командир и говорит: «Не пропадать же добру. Раненых напоить досыта. Всем остальным — губы смочить…»
Будто эликсиру тогда я глотнул. Так и проносил всю войну на губах запах парного молока! А вы, бесята, вздумали от него отказываться. Э–хе–хе, времена…
— А что стало с теми коровами? — поинтересовался Витька.
— Коров тогда мы вглубь брянских лесов отправили, к партизанам. Там базировалось крупное соединение. А что с ними дальше стало — мне не известно.
Дед помолчал минутку и закончил рассказ так:
— Не держать корову на пасеке — так и куры засмеют. Я как определился сюда, первым долгом обзавелся телочкой. С той поры коровы у меня не переводятся. Молоко парное, скажу я вам, лишь поначалу пить неприятно. А привыкнешь — и меду не надо.
Дед оказался прав. Через пару дней мы уж не представляли жизнь на пасеке без парного молока.
РОДНИЧОК ГОВОРУН
Деду шло быть воспитателем. Мы с Витькой сразу отметили, что из него вышел бы неплохой учитель. Он был требовательным. Разговаривал с нами на равных. Командовал только в шутку. Но больше всего нам понравилось то, что дед полагался на нашу самостоятельность.
Умел дед держать слово. Например, наказы наших родителей были для него законом. С них и начиналась наша новая жизнь на пасеке. Как и обещал папе, дед в первый же вечер, когда управился по хозяйству, побеспокоился о нашем распорядке дня:
— День будете начинать, как отец велел, с зарядки. А после нее что положено? Верно, умываться. Холодной воды, надеюсь, не боитесь?
— Никак нет! — выпалили мы по–солдатски.
— Добре. Тогда советую к говоруну бегать. Водица в нем… Мертвого воскресит или нет, не скажу. Не испытывал. Но сон как рукой снимет. Тысячу раз проверено.
— Что за говорун? — переглянулись мы с Витькой?
— Так родничок прозывается, — растолковал дед. — Я считаю: он тут всему голова. И пасека благодаря ему здесь создана, на нем и держится.