Чудо пылающего креста

— Мы утверждаем, что христиане вызвали нечистую силу, чтобы причинить вред личности и собственности императора, — заявил Карин.

— Вызвали? — Константин удивленно вскинул брови. — Это при том, что Люцифер является врагом христиан?

— Ты, кажется, многое знаешь об этой проклятой секте, трибун, — огрызнулся Карин. — Тогда, может, ты скажешь нам, что случилось!

— Я уже говорил вам, что меня едва не ударило молнией, подпалившей дворец в первом случае. Я не почувствовал в воздухе запаха серы — был только едкий запах, который чувствуется всегда, если рядом ударила молния. Что же касается второго пожара, то меня не было в городе и…

— В тот вечер не было никаких облаков, — прервал его Карин, — и никаких молний.

— Тогда, — пожал плечами Константин, — не могло быть и серного запаха, а потому ваши свидетели, должно быть, лгут.

Слушание скоро подошло к концу, но Константин не сомневался, что Диоклетиану христиан представят как преступников. И что в нынешнем состоянии его духа и здоровья императора нетрудно будет убедить в виновности ненавистной секты. Поэтому Константин не удивился, получив приказ выстроить своих гвардейцев на следующее утро перед дворцом с целью выполнения указа императора, который им тогда же и будет объявлен.

Очевидно, уже нашли козла отпущения, и дело осталось за малой формальностью — публично назвать его имя.

2

Дело уже близилось к вечеру, когда Константин смог наконец передать командование дворцовой охраной Дацию и поехать в поместье дяди Мария с видом на залив, которое находилось в нескольких милях за пределами столицы.

— Редким ты стал у нас гостем, племянник, — тепло приветствовал его Марий. — Что, так тяжела служба?

— Да не столько служба, сколько забота кое о чем, — признался Константин, — Ты, наверное, знаешь, что делается во дворце.

— Слетелась стая хищников — служит только Галерию. Уже набрасывались на тебя?

— Прямиком — еще нет. Да главное-то я беспокоюсь о матери — о ней и ее друзьях, христианах.

— Да, у Елены слишком тесные отношения с дрепанумскими христианами, это опасно, — согласился Марий. — Но мы — семейство упрямцев: мне так и не удалось убедить ее расстаться с ними.

— Сама-то она еще не христианка?

— Спрашивал я ее — месяц как назад, а то и меньше. Уверяла, что нет. — Марий посмотрел на него внимательно. — А ты-то как? Даций рассказывал мне о молодом священнике, что служит в Кесарии и Антиохии.

— О Евсевии? — Константин улыбнулся. — Знаешь, а он такой наивный — верит, что их Бог действует через меня.

— Вижу, ты не поддался искушению последовать за человеком, которого они зовут Христос.

При этих словах дяди в памяти Константина возникла знакомая картина — впервые за многие месяцы: лицо хрупкого пастуха с умными и понимающими глазами, которые, казалось, могли не только проникать в душу, но и внушать уверенность и спокойствие.

— На стене разрушенной церкви в Зуре на Евфрате я видел изображение человека, которому они поклоняются, — сказал Константин. — Должно быть, он сильно отличался от других людей.

— Настолько сильно, что навлек на себя смерть на кресте и гибель на тысячи других, которые с той поры идут по его стопам, — сурово отчеканил Марий. — Выброси его лицо из своей головы и выбери себе веру полегче, такую, как поклонение Митре.

— Зачем?

— Диоклетиан может умереть в любой день. Насколько мне известно, Карин по приказу Галерия медленно травит его каким-то коварным снадобьем. Когда это случится, ты будешь сыном августа и, возможно, цезарем.

— Фауста считает, что Галерий после отречения императора попытается меня убить.

— Может, она и права, — серьезно проговорил Марий. — Союз с семьей Максимиана тебе бы совсем не повредил. Линия их рода, конечно, слаба, но твоего — достаточно сильна, чтобы одолеть ее. А как Максимиан или Галерий? Они, по-твоему, одобрят брак?

Константин хмуро покачал головой.

— Перед моим отъездом из Рима император Максимиан ясно высказался на этот счет. Только Диоклетиан мог бы заставить его выдать за меня Фаусту, но меня с каждым днем оттесняют от него все дальше. Если я не ошибаюсь, завтра выйдет декрет, который развяжет новую травлю христиан, и травить их поручат мне, по крайней мере в Никомедии. Уверен, что это дело рук Карина — он надеется, что я откажусь.

— И ты, конечно, подчинишься?

— Мне ничего другого не остается, хотя в Александрии я на это насмотрелся вдоволь. Но мне бы хотелось быть уверенным, что никто не сможет сфабриковать обвинение против матери и Криспа и повредить им.

— Они в безопасности, — заверил его Марий. — Мы с Дацием больше беспокоимся за тебя.

— Почему же?

— Диоклетиану не долго быть императором. Я доволен тем, что он устал от власти и готов покинуть трон.

— Да, в Салонах он мне именно так и говорил, — согласился Константин. — Теперь его главное желание — выращивать там капусту крупнее, чем у всех других в империи.

— Это значит то, что скоро Галерий станет августом Востока, а твой отец — Запада. Когда это случится, ты должен немедленно отправиться в Галлию.

— Если они меня отпустят.