Чудо-ребенок

И вот оно хлынуло, и не за борт — я ведь понятия не имел, что так случится, — а прямо на палубу: белые потоки Амазонки потекли между теннисками и сандалиями и спальными мешками и удочками и пассажирами: они повскакали со своих мест и закричали. Я стоял на коленях в позе молитвенника и поражался, как во мне нашлось столько места для всех этих неровных творожистых комочков, и еще кусочков желтых и красных фруктов, которые казались такими целенькими и нетронутыми, словно их можно было использовать еще раз. Мамка помогла мне подняться, приговаривая «мальчик мой» и еще всякие стыдные слова, и попыталась утереть меня туалетной бумагой, но тут, раздвигая локтями толпу и стуча по палубе башмаками на деревянной подошве, к нам пробрался рослый мужчина в черном бушлате; он широко ухмылялся и тащил за собой извивающийся шланг, из которого он принялся поливать палубу, успев до того воскликнуть так громко, что услышали все:

— Смотри-ка, и сегодня пассажира развезло; это в полный-то штиль.

Непонятная дурнота оставила меня, только когда мы через час с лишним сошли на берег и я смог наконец улечься на спину прямо на причале; я смотрел в небо закрытыми глазами и лежал так, совершенно неподвижно, пока все во мне и вокруг меня не стихло.

Мы прибыли на остров Хоэйя.

В зеленый рай на Осло-фьорде. С узенькими тропинками, парой домишек, тремя пляжами и зелеными полянами среди леса, под завязку полного пением птиц, горушек, спусков, зарослей травы и кустов, жуков и глубоких оврагов; это было царство дракона, только мы не знали еще, доброго или злого.

И еще оказалось, что здесь царит совершенно особый порядок, воплощенный человеком, подошедшим к нам уже на причале, по всей видимости потому, что нам единственным потребовалось по прибытии передохнуть; другие-то пассажиры сразу наперегонки бросились вглубь острова — как вскоре выяснилось, торопясь занять лучшие места в кемпингах.

Возрастом и комплекцией он был настоящий дедушка ребячьей мечты: скорее невысокий, облаченный в наряд, словно бы сшитый на заказ специально для этого острова и времени года — очень длинные шорты, можно даже сказать, нечто среднее между купальными трусами и форменными брюками (в этих шортах он мог сойти и за туриста, и за полицейского), и еще на нем была маленькая шкиперская фуражка с белым пластмассовым якорем, глубоко натянутая на жесткие волосы стальной седины. Бородка у него была такая же седая, а его маленькие и блестящие, внимательные и дружелюбные глазки без устали оглядывали нас, особенно мамку и ее блузочку на бретельках; солнечные очки она подняла с лица на волосы, получилась тиара из черных алмазов.

Когда она нехотя изложила ему в общих чертах предысторию нашей поездки и рассказала, что мы забыли дома план острова, он пробормотал, вздыхая:

— Ах уж этот Кристиан, Кристиан.

И проиграл на своей загорелой физиономии всю гамму выражений лица. Мы немало обеспокоились, но, к счастью, он это увидел и поведал нам вполголоса, что дело тут такое, нельзя сюда с бухты-барахты заявиться и поставить палатку, и пусть она стоит сколько душе угодно; заведено еще, в частности, такое правило, что через определенное время надо обязательно менять место стоянки, это чтобы люди не прирастали к месту и не оккупировали один и тот же клочок земли неделю за неделей. Это значит, что на одном и том же месте ночевать разрешается только две ночи подряд. После этого палатку нужно сворачивать и переносить на другое место. Не разрешается также распивать алкогольные напитки, и еще что-то там про еду и магазин, чего я не уяснил.

— Можете называть меня просто Ханс, — пробубнил он в качестве своего рода примирительного заключения, когда изложил весь свод правил, ни смысла, ни назначения которого мы не поняли…

— А почему? — спросил я и тут же получил пинок по ноге от мамки, которая при этом не сводила умоляющего взгляда со шкипера-коротышки; мы ведь тоже не с луны свалились и понимали, что мы в его власти.

— Ну это самое, так уж меня зовут, — смущенно сказал он и перевел взгляд с мамкиных плеч на Линду, которая с самого начала показывала всем своим видом, что ее все это не касается.

Мамка:

— Так что же, значит, нету тут никакой палатки?

— А, ну да, еще эта палатка, — изрек Ханс в своей загадочной мудрости, и тут Линда вдруг очнулась, серьезно посмотрела на него снизу вверх и медленно произнесла:

— А мы ели мороженое.

— А… надо же. И что, вкусное оно было, надо думать?

— Да.

Наступила тишина. Линда:

— Мы на каникулы приехали.

— Да, вот именно. М-м…