Чудо-ребенок

Не успел я войти в курс дела, как увидел тут и Таню — вот уж кого не ожидал, мою Таню, такую же незаметную, как обычно, на складном стульчике у входа в комнату ужасов, сторожила она его, что ли. Было радостно видеть, что она увидела меня первой, а теперь просто сидела и ждала, что и я ее замечу и улыбнусь, что я, вероятно, и сделал, потому что она потупила глаза, от радости еще похорошев; точно — увидела. Благодаря этому я мог и дальше на нее смотреть, в кои-то веки анфас. А посмотреть было на что: прикрытые подолом платья в красный цветочек коленки она сжала плотно, как мамка в рабочем режиме, и коленки у нее были чуточку острые. Не слишком ли острые? Я всегда питал слабость к округлым коленкам, во всяком случае, к коленкам без слишком угловатых чашечек. К тому же и сами ноги у нее были худющие, вниз от коленок они всю дорогу только сужались до того места, где тонюсенькие как иголка лодыжки исчезали в собравшихся гармошкой носках и больших старушечьих туфлях того же вида, что бывают на моей бабушке в кресле-качалке. Тут нужно еще сказать о волосах, этом чудесном потоке блестящих чернил, который у Тани сейчас разделился надвое и струился вниз по обеим сторонам волшебного модильяниевского лица, которое она, как я уже сказал, пыталась спрятать, хоть и не слишком усердно; мне и в голову не могло прийти, чтобы эти волосы не ради меня обрамляли ее лицо, они ведь всегда были обращены ко мне, разглядывал ли я ее спереди или сзади, это были мои волосы, выращенные, вымытые и расчесанные ради меня, и тут я почувствовал, как мне в ухо кто-то влажно дышит:

— Твоя очередь, Финн, но вообще вали лучше отсюда, они мухлёвщики.

Ваккарнагель такой человек, к советам которого стоит прислушаться, но, ступив на эту тропу, я должен был пройти ее до конца, так что я выложил на прилавок пятьдесят эре, а медведеподобный здоровяк подвинул ко мне цинковую мисочку с пятью оперенными стрелами разных цветов, а также видавшее виды ружье, которое я взвесил в руках и оглядел, оценив и поцарапанный приклад, и возраст, и износ. Я вскинул его к плечу и зарядил, но когда я втыкал в дуло первую стрелу, меня вдруг пробила дрожь, стрела выпала из моих рук, а когда я под общий хохот нагнулся поднять ее, то явственно ощутил запах цветов и бензина.

— Дуло погнуто, целься правее.

Не глядя ни на кого, я выпрямил спину, воткнул стрелу в дуло и прицелился.

— Не налегать, — сказал швед.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Не налегать! — еще более властно повторил он.

— Он же даже до прилавка не достает, — сказал Ваккарнагель.

Мужичище оглядел меня с неприязнью.

— Ну ладно.

Я даже не понял, о чем это они.

— Локтями обопрись о прилавок, — приказал Ваккарнагель.

Я сделал, как он сказал, ну, то есть, как я делал и до этого, прицелился, прищурился, взял чуть правее мушки и попал в девятку чуть слева от яблочка. Следующий выстрел я направил еще чуточку правее и попал еще ближе к центру. Третий попал в круг десятки, вроде бы так это называется, и два последних тоже попали куда надо, под растущее ликование толпы.

Хотя и не все попали в яблочко, но оказалось, что сорока пяти баллов достаточно было для того, чтобы получить выигрыш: или короткие плавки «тарзанки», последний писк моды, или пачку карамелек «Твист».

— «Твист» бери, — сказал Ваккарнагель.

Но плавки были в тигровую полоску, и я взял плавки и в ту же секунду поймал на себе взгляд Тани, которая снова сидела на своем стульчике, обтянув юбкой свои неотразимые острые коленки.

— Ты чё, не хочешь больше стрелять? — удивился Ваккарнагель.

— Денег нету.

— На. Но теперь бери «Твист»!

Еще одна монетка в пятьдесят эре легла на прилавок, а здоровяк, тоскливо вздохнув, снова подвинул ко мне мисочку со стрелами.

— Не налегать! — повторил он. И теперь он был неколебим.

— Ты чё, совсем, ему же не достать!

— Да ладно, — сказал я.

Ваккарнагель вынужден был сдаться, толпа примолкла. Я зарядил ружье, выгнул спину поудобнее, уперся левым локтем в бедро и снова настрелял сорок пять очков, под новый взрыв ликования, и теперь уж я взял пакетик «Твиста», который Ваккарнагель сразу у меня и конфисковал, чтобы одарить тех, кто этого заслуживал, а их сегодня оказалось на удивление много; что поделаешь, кураж обязывает.

— Глядь, ребя, как Финн его уделал опять. Молоток, а. Еще пятьдесят эре звякнули о прилавок, блестящая такая денежка, — видать, на взлете своей монетной карьеры, — а это несомненный знак свыше, если смотреть сквозь микроскоп возбуждения: на норвежской пастушьей собаке был виден каждый волосок, пасть раскрыта в лае.

Но тут все как-то сошлось во мне: теплый взгляд из-под струящихся по лицу волос — Таня у комнаты ужасов; моя смехотворная попытка к бегству; вся эта осень, которая все-таки оказалась не лучше весны, возможно, из-за Кристиана; и, главное, великий деньрожденный праздник, который в данный момент правил бал в нашей квартире, но без меня.