Чудо-ребенок

— Что?

— Пальто, в котором ты сегодня была?

— Не нарывайся.

Вот и все дела.

— Я буду один с ливерной колбасой, один с салями и один со сладкой пастой.

— Просят не так, Финн, и ты это знаешь.

— Можно мне, тогда?..

— Уже лучше.

— Ты взяла поносить?

— Что взяла?

— Пальто.

— Опять ты за свое!

Я задумался.

— Красивое.

— Финн!

Я поднял руки вверх, и хотя я, конечно, не мог обознаться, что за пальто я видел сегодня со спины на школьном дворе, но чувствовал, что не стоит мне как раньше испытывать ее терпение — сначала доводить ее до раздражения, а потом смешить, снимая усталость и напряжение. Вместо этого я скосил глаза на темное окно с моим отражением, во мраке за ним происходило интересное — осень превращалась в зиму. Мамка убрала со стола маргарин, сыр, колбасу и хлеб, налила себе в чашку кофе, села, поглядела на меня через стол и будто только теперь обнаружила, что там уныло сижу я:

— О чем задумался, а?

Это, конечно же, можно было истолковать как приглашение к откровенности, но я все-таки не смог заставить себя сказать: — Об этом пальто...

Мы просто оба не знали, что сказать, ни она, ни я.

То было в понедельник. А теперь наступил четверг, приговор был вынесен, я побывал на улице и отметил, что отношение ко мне изменилось; не хочу назвать это уважением — не потому, что речь шла не о нем, тем более и серьезность дела предполагала его, но по сути мы просто превратили преступника в жертву, это надо признать, а Дундон такого не заслужил, или, может, как раз заслужил? Что-то не сходилось в этих расчетах, проступало в них какое-то вечное циклическое неравновесие. Фредди I тоже чувствовал себя в своей новой роли человека уважаемого нехорошо и неуютно: он стал ходить несколько развязной походкой, смеяться каким-то глухим смехом, даже встрял в конфликт двух малявок, ссорившихся из-за картинок с кинозвездами, хотел, наверное, изобразить из себя конституцию — аж раздулся от своего величия. Но уже в пятницу он умудрился разрушить свою репутацию, установив новый рекорд в рыгании, успехами в этом упражнении он был широко известен и прежде, но теперь за одну отрыжку он скатился от А до У, и девчонки завопили «фу», как всегда, а парни поняли, что перед ними все тот же прежний Фредди I, человек с характером и с личными рекордами в тех видах спорта, которыми никто больше не занимается.

Вдобавок рядом с ним стоял Дундон, жертва Дундон, выказавший себя горячим приверженцем рыгания; через неделю ему можно будет снять руку с перевязи. А еще через неделю сойдут синяки. Хорошая взбучка — единственное, что всегда помогает, считает Фредди I, но он считает также, что преступления оправдывают себя.

А что же Линда?

Линда сидела дома, делала уроки и научилась уже высказывать и обосновывать свое мнение полными предложениями.

— Можно, я возьму твои мелки, Финн? Я тебе их отдам во вторник, я обещаю.

— Так ведь это на целых три дня?

— Да, потому что так медленно получается.

— Что получается?

— Мне нужно сделать рисунок — для подарка.

— А кому?

— Не скажу.

— У тебя же свои мелки есть.

— Оранжевого нету.

— А ты не можешь взять один оранжевый?

— Нет.

Несколько дней она ходила в школу вместе со мной и Фредди I. Потом опять стала ходить с двойняшками и Йенни-солдафоном. Нам прислали письмо, в котором говорилось, что, возможно, у Линды дислексия, и мамка вновь ударилась в тоску. Но странные дела творятся в той части преисподней, для которой существует греческое название; с Линдой вызвался позаниматься отдельно самый добрый в школе учитель, специальный педагог Гиллебу: в течение всего трех уроков она внимательно рассматривала барсуков и журавлей на акварельках, нарисованных им самим, слушала его гипнотический голос, а потом ее вернули в класс, к двойняшкам и к Дундону, который и вовсе еще не умел читать. Она снова была там, где ей и положено. Так что, возможно, нет у нее никакой дислексии, говорилось в следующем письме — о снятии диагноза, как выразилась мамка, и само это письмо было заархивировано ею вместе со всей прочей корреспонденцией, которую мы навлекли на себя в течение этого года, самого долгого года на свете; дислексии нет, так что же с ней тогда?

А потом выпал снег.

Глава 27

Выпал, да так и остался лежать. Принес с собой горки и ледяные дорожки, снежки, обмороженные пальцы и молочно-белый лед катков. Так и должна приходить зима. С грохотом и треском и с неисправимой тишиной. Приближалось Рождество. Я подарил Фредди I еще один стальной шарик, и он мне тоже подарил один; невозможно было бы на вид отличить один от другого, но я свой упаковал. Линде собирались подарить лыжи, и вокруг этих лыж развели бог весть какую таинственность: Кристиан уходил по вечерам в подвал, в общую мастерскую, чтобы приделывать к ним крепления, пропитывать парафиновой смазкой, и опять относил их в кладовку на чердаке и прятал за чемоданом, который побывал в Думбосе.