Чудо Спинозы. Философия, которая озаряет нашу жизнь

Фредерик Ленуар Чудо Спинозы Философия, которая озаряет нашу жизнь

…Не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а понимать [1].

Барух Спиноза

Предисловие

В жизни порой случаются интересные совпадения. Два человека из числа величайших гениев родились с разницей меньше месяца в каких-то 70 километрах друг от друга; оба жили очень скромно и умерли молодыми (в 43 и 44 года), оставив наследникам лишь долги. И только спустя два века после смерти оба гения были признаны, а их работы обрели мировую известность. Один из них был художником, другой – философом. Оба родились в Голландии [2] в 1632 году. Однако жизненные пути Яна Вермеера и Баруха Спинозы так никогда и не пересеклись. Между тем схожи не только их биографии – одно важное свойство удивительно роднит работы этих мастеров: освещение. Свет, наполняющий картины Вермеера, словно вторит ясности идей Спинозы; и художник, и философ под новым углом показывают нам мир и людей в нем.

Мое знакомство с работами Спинозы, которое состоялось довольно поздно, стало одним из важнейших в моей жизни. Как раз тогда я вдруг понял, за что так люблю картины Вермеера: гармония света на его полотнах по-настоящему умиротворяет меня. Точно так же, как и идеи Спинозы.

В начале 1980-х годов, когда я изучал философию в университете, работы Спинозы не входили в обязательную программу. О них только вскользь упоминалось в курсе политической философии. И лишь в 2012 году, работая над своей книгой «Счастье: философское путешествие» [3], я в полной мере открыл для себя идеи этого философа, еврея португальского происхождения, который жил в Голландии в XVII веке. Я очень благодарен моим друзьям, настоящим знатокам Спинозы, Рафаэлю Энтовену и Брюно Джулиани, за то, что они посоветовали мне прочесть «Этику»: я буквально влюбился в эту книгу. Поначалу меня привлекло совпадение многих моих взглядов с идеями автора, а затем «Этика» увлекла и направила мои мысли в новое русло и заняла мой ум новыми важными вопросами. Пусть я разделяю не все идеи Спинозы, он стал мне дорогим другом. Вот уже пять лет я почти каждый день обращаюсь к его трудам. [4].

Важнейшее произведение философа, «Этика», непросто для восприятия. Я перечитывал его несколько раз, но до сих пор некоторые места не до конца мне понятны. Несмотря на сложность этого текста, я не перестаю черпать из него все новые и новые озарения, которые обостряют мой ум и придают сил, порой меняют мой взгляд на мир и помогают жить лучше. Спиноза принадлежит к числу авторов, чьи идеи способны изменить жизнь. От Бергсона до Эйнштейна – не счесть великих мыслителей, признающих, что многим обязаны Спинозе. Мне хотелось бы привести здесь слова Гёте, который очень точно выражает, насколько идеи Спинозы способны прояснить умы и успокоить сердца читателей, обладающих самыми разными характерами. Вот что пишет автор «Фауста» в своих воспоминаниях:

«По счастью, я и с этой стороны уже был если не достаточно просвещен, то хоть как-то подготовлен тем, что воспринял сущность и образ мыслей удивительного человека, правда – воспринял не основательно, так сказать, на живую нитку, но его воздействие на себя уже успел почувствовать. Этот великий ум, так решительно на меня воздействовавший и оказавший такое влияние на весь строй моего мышления, был Спиноза. После того как я везде и всюду тщетно искал средство, которое помогло бы формированию моей неучтимой и прихотливой сути, я напал наконец на его «Этику». Что я вынес из трактата Спинозы и что, напротив, в него привнес, в этом я не сумел бы дать себе отчета. Как бы то ни было, он успокоил мои разбушевавшиеся страсти, и словно бы в свободной и необъятной перспективе передо мной открылся весь чувственный и весь нравственный мир. <…>

Впрочем, и здесь не надо упускать из виду, что наиболее пылкие и прочные отношения обычно устанавливаются между людьми, прямо друг другу противоположными. Все уравнивающее спокойствие Спинозы резко контрастировало с моей все будоражащей душевной смутой, его математическая метода была как бы зеркальным отражением моего образно-поэтического мышления, и его строго теоретическая метода истолкования, которая многими считалась недопустимой в применении к нравственным проблемам, как раз сделала меня его верным учеником и страстным почитателем. <…> Я предался этому чтению и, заглядывая себе в душу, убеждался, что никогда еще мир не представал передо мною в такой отчетливости» [1] [5].