Чудо, тайна и авторитет

Граф резко опустил руки, взглянул на нее. Лицо снова окаменело, глаза опустели, зато на губы вернулось вдруг подобие улыбки. О, какая это была улыбка, какая молния жила теперь в ней… Казалось, вот-вот граф просто схватит со стола тяжелое мраморное пресс-папье, замахнется — да и проломит дочери голову. Но нет, он не сделал ничего. Ждал, медленно, глубоко дыша. Даже кивнул, будто поощряя продолжить. И Lize продолжила:

— Я тогда и поняла, как все-таки тебя люблю! Ты за меня мстил, хотя тебя вряд ли это волновало. Только вот обманул, когда я к тебе с половинкой правды пришла… — Она опять скривилась, глянула исподлобья. — Тянешь. Говорю же, я устала ждать, так что вот тебе вторая: я слышала ваш с R. разговор, могу еще разок пересказать в лицах. Братец вряд ли сойдет с ума сильнее, и я хочу, чтобы он исчез сейчас. Что скажешь теперь?

Она торжествовала, она лучилась. Пауза меж ними висела секунду, две, три. В ней гулко капала на пол кровь и снова воздух заполнялся запахом цветов. К. шатало. Призрак то ли хмыкал, то ли невесело посмеивался: ждал чего-то.

— Ничего, — наконец просто ответил граф.

Не почудилось: растерянность его ушла.

Lize сдвинула брови, удивленно приоткрыла рот. Он же, потеребив еще раз часы, встал более расслабленно, окинул ее недолгим задумчивым взглядом. Прокашлялся. И спокойно спросил:

— Что даст тебе эта вторая половинка, золото мое? Кому ты ее в случае чего принесешь? Братцу, а может, в полицию?

Lize молчала. Явно не знала, что лучше ответить. Не понимала, где просчиталась.

— Всем сра… — начала было она запальчиво, но граф оборвал:

— В первом случае я побью тебя тем же оружием, каким бью R., ну а во втором… пигалица, требующая денег, и не такую напраслину на отца возведет, сыщикам ли не знать? — Он даже подмигнул. — Пойми, Лизонька… У нас тут все по-старому работает, сколько реформ ни проворачивай и сколько ни учи баб бунтовать. R. никто не поверит, потому что он разночинец вчерашний, мною обиженный и уволенный. А тебе — потому что ты девка.

Он не повышал тона, а Lize опять шла красными пятнами. Жевала губы, сжимала и разжимала кулаки. Граф не продолжил — и тогда она выдала, топнув ногой:

— А я к самому R. и пойду! — Она даже попыталась опять распрямиться, приосаниться. — Стану ему союзницей. Он пусть и недавно с титулом, но теперь не кто попало, иначе ты бы его с пути смел. — Осклабилась. — И он, к слову, стал еще больше нравиться мне из-за всего этого офицерского лоска и fleur de tragedie; так может…

Тут граф уже расхохотался — так, что его не слишком внушительный живот все равно затрясся, запрыгали на цепочке рубиновые часы. На лице проступило абсолютно искреннее умиление, он шагнул к дочери, теперь уже твердо намереваясь заключить ее в объятья. Темный. Грозный. Отвратительный. Она опять отпихнулась, заверещала:

— Перестань! Что ты?..

— Лизонька, Лизонька, — шепнул он, покорно отстраняясь. Глаза сияли, но это теперь был страшный блеск. — Злая моя девочка, слепая моя кошечка… — Он потер руки, точно что-то между ними уничтожая, не остатки ли своего страха и гнева? — Ты права, R. твой — уже не кто попало, мог бы тоже хоть попытаться еще со мной повоевать. Но вот поди ж ты, при всех орденах, чинах и титулах он просто хо-одит и ходит вокруг, как побитая собака, братца твоего сторонится даже больше, чем меня… почему, а?

Lize молчала. Сцепив пальцы, заламывала их. Плохо скрывала колебание и даже страх: а ну как заигралась, ну как поплатится вот-вот, но чем?