Чудо в перьях

— Прекрати! — крикнула мать с такой силой, что обе замолчали. — Ты что говоришь! — сказала мать тише. — Не знаешь, откуда она пришла? И куда ей возвращаться. Одно только на уме…

И, оттолкнув Марию, обняла притихшую, всхлипывающую Лену и повела ее с собой вниз.

— Идиотка! — сказал я Марии. — Шоколад у нас есть?

— А что? — не поняла она. — При чем тут шоколад? Ты можешь объяснить членораздельно?

— Вот матери, — я показал на дверь, — ничего объяснять не надо! А ты как Бодров! Тебе разжуй и растолкуй. Есть шоколад или нет?

— Был, я посмотрю, дед на пенсию Сереже купил…

— Еще купит! — сказал я, надвигаясь. — Побыстрее, ей еще возвращаться туда, откуда ты не хотела уходить! И где тебе самое место!

— Зачем? — открыла она рот, ничего не соображая. — Пусть остается.

— Я тебе все — потом — объясню, — сказал я с расстановкой. — Я сам — сначала — ничего — не — мог — понять. А теперь — найди шоколад, умоляю, не стой и не смотри так!

Потом мы напоили ее чаем. Пока она пила, разламывали шоколад, засовывая его в разные сборки и уголки ее комбинезона.

— Надеюсь, они не делают спектральный анализ кала, — бормотал я.

У меня тряслись руки. За эту девочку я готов был разогнать весь их лагерь и перевешать этих стервоз. За ноги! И чтоб ветром раскачивало скелеты, когда сожрут их птицы. В моем воображении вспыхивали картины расправы, одна страшнее другой.

Но была еще одна мысль, как всегда, тем более настойчивая, чем сильнее я ее отгонял: как бы я повел себя, если бы не устроил эту катастрофу ее любимому дяде Роме? Вон как признательна ему, позавидуешь! Значит, из чувства вины?

— Так вы напишете Игорю Николаевичу? — спросила она.

— Непременно! — мотнул я головой, лихорадочно соображая. В конце концов, в городе полно людей, чьих детей увели эти крысы… Что-то надо придумать. Значит, загоняют детей в палатку и обливают бензином, если увидят опасность… — Где они держат бензин? — спросил я. — К нему можно добраться?

— Мы уже думали. Они держат его в отдельных канистрах. У каждого жокея по канистре. Уничтожишь одну, остальные уцелеют. Мы подглядели: они клятву приняли на самосожжение вместе со всеми…

— Ну хоть съешь что-нибудь! — взмолилась Мария. — Успеешь. Тебя на машине подвезем.

— Лучше не надо, — сказала Лена. — Если увидят, скажут, что предала. Я должна была только письмо передать… — Она снова заплакала. — Противно, знаете как?

Сначала милиционеры обыскивают, везде лезут, противные, сальные, подмигивают. Одну девочку до утра не отпускали… А потом жокеи обыщут, точно так же. И на глазах у ребят. Может, поэтому мальчишек больше не отпускают.

Она встала из-за стола.

— Спасибо. Я пойду. Шоколад не найдут?

— Не найдут, не найдут! — сказала мать. — Ночью распорешь, где зашили, и покушайте.

— Что ты сидишь? — спросила жена. — Что смотришь? Неужели так и отпустишь?

— Что ты мелешь… — простонал я, хватаясь за голову. — Ну невозможно, понимаешь? Пока невозможно!

— Только ничего не делайте! — испугалась Лена. — Только хуже будет! Даже не вздумайте! Вы их не знаете…

— Не будем, — сказал я, провожая ее до двери. — Но что-нибудь придумаем. Значит, бензин они держат в своих палатках?

Потом смотрел ей вслед. Как только она отошла метров на сто, послышался приглушенный стук копыт. Значит, следили? Ехали за ней, и, может, даже подслушивали?

Я вернулся в дом. Минут десять ходил, не находя себе места. Потом стал быстро одеваться.

— Ты куда на ночь глядя? — всполошилась Мария.

— Надо… — Я поискал глазами куртку. — Всю ночь буду ехать, налей в термос, покрепче.

— К отцу Никодиму? — спросила мать, не поднимая глаз от вязания. Как если бы я собирался сходить в булочную. Я остановился, посмотрел ей в глаза, как только она оторвалась от шарфа для внука.

— Да, — сказал я. — Давно собирался. А откуда ты знаешь?

33

Я гнал машину по знакомой дороге, как если бы уходил от погони. К счастью, подморозило, отчего проселок стал более твердым, но пока не скользким. Впрочем, как и ухабы. Пару раз машину встряхнуло, что показалось все, сейчас развалится… Вокруг шумел лес, негодуя на ветер, пытающийся подмять под себя вековые ели. Все в природе сопротивляется насилию. Согнутое дерево распрямляется сразу. Человек через какое-то время. В той или другой форме, но распрямляется. Даже оставаясь согнутым. То есть раб и свободный человек мстят по-разному. Эти мегеры, захватившие детей, мстят нам всем. Быть может, за недостаток внимания, проявленный к ним в детстве. Затем — в молодости. Они не сумели сполна утвердиться в своей карьере, теперь утверждаются в полной мере, заставив тех, кто унизил своим невниманием, содрогнуться перед их гнусностью.

У отца Никодима в, окне горел свет. Я подъехал поближе на своей замызганной «четверке», от которой шел пар из радиатора, и поставил ее нос к носу с «Москвичом» святого отца. «Вот так и будем с ним сидеть до утра», — подумал я, глядя на машины.

Пичугин вышел на крыльцо. Длинная белая рубаха, небольшой крест на груди. Внимательно посмотрел, ничего не сказал, только отступил на шаг в сторону, приложил палец к губам. У его преподобия дама?