Чудо в перьях

— А как же! — сказал я. — Его любимое детище! Он сказал мне как-то, что наш народ слишком талантлив, а потому безалаберен, а наши девушки чересчур привлекательны, а потому легкомысленны. И надо грамотно распорядиться этим обстоятельством. Превратить кажущийся недостаток в достоинство. Впервые ему пришла эта мысль, когда он наблюдал в столице за тамошними путанами. Одну из них он снял на ночь. Девушка разделась, а он, полюбовавшись, усадил на стул, отечески накрыл одеялом и до утра допрашивал с пристрастием. Она уползла полуживая, ничего с него не взяв. На него произвело впечатление, что заработком за одну ночь она могла бы месяц содержать наш литейно-механический завод. Отоспавшись, он вошел назавтра в правительство с предложением об ЭПД. Но сейчас, когда он сам оказался у кормила власти, ему потребовались эти деньги на разоружение, что, как оказалось, дороже вооружения.

…Радимов звонил мне по ночам. «Скажи этому идиоту, объясни ему всеми возможными для тебя способами, что Запад дает мне займы только под ЭПД с его филиалами, полагая, что привлекательность наших девушек — самый надежный залог на сегодняшний день. И смотри, чтобы они не повыскакивали там замуж за инсекстуристов! Как там Лолита, еще держится?»

В этом месте слышимость обычно снижалась, что объяснялось всезнайством офицера, оберегающего нас от подслушивания: в ЭПД он был, Лолиту навещал, был радушно принят, с тех пор горячо полюбил наш гостеприимный, как ее бедра, Край.

— Пока держится, — отвечал я. — Один арабский миллиардер застрелился под окнами ее номера, когда она принимала там его секретаря-англичанина. А ведь обещал распустить ради нее гарем и парламент в своем эмиратстве.

— Что он написал в завещании? — спросил эрудит офицер, не дав раскрыть рта хозяину. — Простите, Андрей Андреевич, но это очень важно.

— Вы это делаете не в первый раз, — заметил Радимов. — Хотя наши мысли все чаще совпадают, отчего мне становится от этого все грустнее.

— Конверт еще не вскрывали, но, как сказала мне Лолита, ее в числе наследников уже пригласили на следующий уик-энд к нотариусу на родину покойного.

— Она патриотка своей Родины? — спросил офицер. — С ней проведена соответствующая работа? Может это повлиять на формирование ее мировоззрения?

— Она патриотка своего Края, — сказал Радимов. — А вы завтра же можете подать рапорт о вашем увольнении из рядов…

— Конец связи, — сухо сказал офицер.

15

Все это промелькнуло в моей памяти, когда я слушал сетования Бодрова. Действительно, проблем все больше, денег все меньше. И на черта я лезу во все это, когда на мне семья и филармония?

А мой дом, кстати говоря, уже превратился в музей подарков Сергею Павловичу Уроеву, поскольку граждане Края, не зная, чем еще почтить Марию, вернее, как выразить свою тоску по хозяину, а также протест против нового наместника, несли и несли кто что мог.

Сначала я воспринимал это как дары волхвов, полагая, что скоро им будет конец. Но теперь невозможно было пройти из-за всевозможных кукол, мишек, заек, велосипедов, невозможно было не попасть под колеса поездов железных дорог, протянутых через комнаты и этажи.

Наш Серега просто балдел от этого великолепия, как бы живя на витрине Детского мира, где можно было сегодня спать в одной кроватке, завтра в другой, хотя до этого предпочитал спать с дедом. Причем после пичугинского крещения спал великолепно, никогда не просыпался, ничем не болел. Сравнить разве с первыми днями, когда его принесли из роддома?

Мария тогда извелась: он орал ночами, отсыпаясь в дневное время. Но это ладно, жаловаться не о чем. Что мне делать с хором?

Сероглазка больше не возвращалась, ее нигде не было, а когда я догадался обратиться к сержанту Нечипоруку, выяснилось, что он тоже исчез. Сбежали на пару. Теперь репетиции шли ни шатко ни валко, меня просто угнетало, что ее не было перед глазами, как я привык, хотя меня все уверяли, что поем все лучше и лучше. Может, и так. Тем более что приглашения на гастроли так и сыпятся…

— Так что же делать-то? — взмолился бедняга Бодров. — Я просто не нахожу себе ни места, ни применения! Вот ты, Павел Сергеевич, руководишь хором, ты, Толя, имеешь заветную мечту сменить свой пол, чтобы тоже приносить пользу Родине. А что делать мне на этом поприще? Меня отовсюду снимали — с крыш посольств и обкомов, когда прилетали за мной вертолеты и восставшие уже брали штурмом нижние этажи. Меня бросали на новые участки, и я сначала гордился, что посылают туда, где трудно. Но становилось с каждым разом все труднее! И тогда я заподозрил, что, быть может, дело во мне.

— Или в вашей фамилии, — если следовать теории Радимова, — сказал я. — Он спросил меня, как фамилия его преемника, поскольку вы так с ним и не встретились.

— А как мы могли встретиться, если я был осажден толпой в правительстве братской страны, — простонал Бодров. — И указание возглавить ваш Край света получил прямо в вертолете.

— Так вот, когда он услышал вашу фамилию, — продолжал я, — он только сказал: бедный Край! С такой фамилией можно сворачивать реформы до следующего поколения.