Чудо в перьях

— Что делать… — вздохнул я и коротко взглянул на покрасневшую Наталью, взявшую трубку, но пока не набиравшую номер. — Неудачная любовь с первого взгляда. С кем не бывает, правда?

И обнял ее за талию.

— Пусти! — вырвалась она. — Твоя Елена Прекрасная смотрит!

Опять… Я не заметил включенный телевизор, успел только увидеть, как разнесчастная Елена Борисовна опустила глаза… впрочем, кто ей мешает уволиться? Или — кто кому мешает ее уволить! Всем уже осточертела.

— Надо подумать, подумать… — забормотал хозяин, возвращаясь в кабинет. Может, в газету, к Цаплину ее? — спросил он меня, стоя в дверях. — А что? Хорошая мысль. Мне нравится. А тебе?

И закрыл за собой дверь.

— Паша, а у тебя уже свой кабинет есть? — сощурила глаза Наталья. — С роялью… — Она прыснула, другие засмеялись, с любопытством глядя на меня. Много было новеньких, но уже наслышанных о моих особых отношениях с шефом.

— А в самом деле, — вспомнил я. — Он же говорил. Я просто забыл. Рояль. Точно, говорил.

— Ну да, с молодой-то женой, павшим символом целомудрия, чего только не забудешь, — не отставала Наталья. — То персональную «Волгу» тебе, Цаплин уже статью накатал, теперь персональный рояль. Он-то зачем? В консерваторию будешь поступать?

Окружающие опять засмеялись. Наверняка обсуждали в мое отсутствие.

— Веселая ты девка! — сказал я Наталье. — Только злопамятная. Ну что плохого я тебе сделал? Ничего. А хорошее не успел. Или не дали. Теперь изгаляешься! А я с тобой подружиться хотел.

— У тебя подруг таких — полгорода! — фыркнула она. — Роддомы, говорят, переполнены. Конечно, шеф тебя ценит за такие успехи в приросте населения! Но я погожу пока, ладно? Сначала свадьбу сыграй. А там посмотрим. И вот возьми себе, — она порылась в столе, — ключ. Может, пригласишь послушать? Но ты хоть знаешь?

Я взял ключ от кабинета, подмигнул ей, мотнул головой в сторону выхода, мол, поищем! И вышел из приемной.

Кабинет, в котором прежде хранились сломанные стулья, старые пишущие машинки, большей частью неисправные, теперь был пуст и чист. Посередине стоял рояль и напротив табурет. Все. Никаких излишеств. Только открыто было окно, выходящее во внутренний двор. То есть еще была тишина. Я подошел, сел. Подумал, что неплохо было бы вымыть прежде руки, только недавно копался в двигателе, чистил свечи, то да сё… Но не хотелось. Не лень, нет, просто не хотелось. Хотя что-то удерживало от того, чтобы дотронуться до клавиш. Услышать звук.

Так сидел минут пять, не двигаясь, прикрыв глаза. В голове светлая пустота и что-то навязчивое, пока неразличимое, ритмичное, как стихи… И даже появились где-то слышанные слова: «Приближается звук…» Ну что, пусть приближается. Устал я, недосыпаю, вчера с отцом поругались, почти подрались, вон, все видят синяк, а как там дальше… «Приближается звук, и, покорна щемящему звуку, молодеет душа». Точно помню, где слышал, при каких обстоятельствах. Их читала одна учительница здешней школы, пару раз ее подвез, муж в командировке, в постели она плакала, потом пела, читала эти стихи. Что он от меня хочет? Что ему надо? Похоже, ничего. Одни намеки, одни воспоминания о его прошлом, что должно по идее возбудить мои сопутствующие воспоминания… А я сейчас вспоминаю только об этой учительнице. Куда-то она запропастилась… Один раз, когда отвозил хозяина на открытие выставки заезжего художника — вернисаж, увидел ее с мужем. Наверно, нахально смотрел. И муж, тощий очкарик, попробовал бы выступать, на меня оглянулся, а она дернула его за руку: иди, мол. И все.

Я ударил по клавише. Звук удалялся, пальцы уже сами тихо перебирали клавиши, будто им в отличие от меня память не изменяла, и перебирали уже что-то связное, сначала робко, потом смелее… И я уже с удивлением и страхом слушаю: что делается-то! Потом непроизвольно оглянулся. Сзади стоял хозяин и с благоговением смотрел на меня. Даже показалось, в его глазах блеснули слезы.

— Паша… — протянул он ко мне руки. — Пашенька… Значит, теперь я не одинок в этом мире?

Быстро отвернулся и вышел. Я снова коснулся клавиш, не веря себе. Робкие звуки как бы нерешительно, потом смелее, потекли вдогонку первому ушедшему звуку, чтобы настичь, навязать с ним ажурную цепь, протянутую через тишину.

Я больше не мог. Можно сказать, испугался. Вскочил и выбежал вслед за хозяином! Что это было? Наваждение, гипноз?

Я ворвался в его кабинет. Там сидело еще несколько человек. Радимов опустил голову, глядя в бумаги.

— Я занят! — сказал он. — Я тебя вызову.

Но я сел на стул у двери. Я должен был во всем разобраться. Присутствующие переглянулись. «Безобразие… Совсем обнаглел…» Я будто слышал их голоса… Или он точно так же читает, слышит чужие мысли?

— Вам же сказали, молодой человек… — вкрадчиво сказал кто-то безликий.

Впрочем, все они тут были безликими, за исключением хозяина. А я как будто впервые это заметил. «Уже бывший? — снова зашелестело во мне. — Низвергнутый фаворит? Так и надо этому наглецу, сопляку, прелюбодею…»

Похоже, он услышал то же, что и я.