Чудо за пазухой

— Ну… — замялся Димыч в нерешительности и взглянул на Алексея Максимыча. Тот ожидал со всею серьезностью учителя и поощрительно кивал головой. — Красиво кафель лег. Это раз. Успели к сроку. Это два. Церковь мне нравиться и купола красивые. Это три. Еще я люблю летние вечера, детство напоминают.

Он осмотрелся, пытаясь найти хоть что-нибудь хорошее, раз нельзя перечислять плохое, которое охотно бросалось в глаза. Наконец, уперился взглядом в собственные ноги.

— Шлепанцы новые купил — прочная резина. Нравится, — и Димыч загнул пятый палец на правой руке. С левой рукой шло медленнее.

— Ну, что еще? Дома жена ждет, — он задумался, соображая, подходит ли это под “хорошее”, или это “обычное”. А может “плохое”? — Уже сидит, наверное, на крыльце и выглядывает в переулок.

Он усмехнулся и вздохнул, погрузившись в воспоминания.

— От этого её ожидания как-то… На душе… Как-то… Не одиноко, — С трудом он подобрал слова, не слишком-то свойственные строителям в их поселке. И теперь, выискивая в своем воображении что-нибудь хорошее, Димыч неизбежно притягивался к своей семье. — А там и сынишка бросится на шею. Люблю я его! Прям вот…

Он потер грудь кулаком и отвел глаза в сторону. Сын, это ведь всегда хорошее, что уж тут говорить-то? Дети — это лучшее, это не серое. Он снова вздохнул, пересчитал в уме заново, чтобы не сбиться со счету, и продолжил:

— Поужинаем, сядем втроем на крыльце и укроемся покрывалом, чтоб не прохладно было. И сидим, сверчков слушаем. Забава у нас такая семейная — сидеть и сверчков слушать. Это тоже нравится, — он блаженно улыбнулся и загнул еще два пальца. — И это, и сверчки.

Над последним пальцем он задумался, внимательно его разглядывая.

— А потом спать пойдем. В доме душновато, а откроешь окно, и прям хорошо так. Воздух свежий заходит, ветерок, как будто водой омывает тебя. И хорошо так бывает, — он пробовал подобрать слова, но все никак не мог зацепить их, и выходило простенько, хотя и с душевным трепетом в голосе. — Как будто бы… Как будто все вокруг такое… Как в детстве, бывало… И ты такой… Во всем этом…

Он встал, прошелся пару шагов, охваченный теплым волнением, и оглядел окружающие его вечерние сумерки. Да тут, если поискать, так много всего такого-эдакого. И небо это, которое уже совсем заснуло, потемнело и открыло невидимые днем звезды. И светлая, чуть розовая полоска заката на горизонте, похожая на добрую улыбку уходящего дня. И огни пятиэтажек, а где-то в них усталые люди, добравшиеся до дома и обнявшиеся со своими близкими, которых не видели целый день. И вечерние сверчки, опять же… Как только выскажешь это в словах? Как это выразить? Одно в Максимыче хорошо — не совестно перед ним неправильно сказать, он же учитель. Считай, как доктор детский. Да и лицом на Айболита похож.

— А вот вам и домашнее задание, — Алексей Максимыч поднялся в тот момент, когда Димыч уселся на скамейку. И теперь Максимыч стоял напротив, отчего еще больше стал похож на учителя. — Завтра, когда будете идти сюда за инструментом, старайтесь всю дорогу выискивать хорошее и не пускайте в свое сердце ничего дурного. И тогда увидите свою жизнь с другой стороны.

***

С утра, увлеченный идеей полученного задания, Димыч поднялся сразу, без ворчаний и вздохов. Любопытство его одолело, правда ли по-другому может жизнь повернуться? Мудрено. Но интересно.

Путь вышел таким же обыкновенным, как и каждый день. Правда, под виноградный дождь сегодня Димыч не попал, обошел заросли стороной. Но красоту капелек росы на недозревших молодых гроздях винограда Димыч пометил как “хорошее”. Увидел он и величие простора, который раньше называл пустырем. Здесь воздух колыхался, как живое и необъятное нечто, приводящее в движение восковые листья диких груш и выветривая из них тихое шуршание, которое, если вслушаться, походило на перешептывания деревьев друг с другом. И это тоже хорошо.

Димыч оценил как хорошее и тропу, проложенную многими людьми, и душистую траву, обступившую эту тропу и раздражавшую его когда-то, и настойчивый запах пижмы, и гармонию ее простых и обыкновенно неприметных соцветий. Хорошим Димыч счел и сырой овраг с ручьем, и готическую многосложность чертополохов, и даже цивилизацию хищных комаров, которые поджидали его в низинке.

Абрикосовое дерево в парке и вовсе поразило внимательное и внимающее его сердце своею красотой и необыкновенной замысловатостью морщин, разбороздивших старую кору. Дерево лежало на боку, но не погибло, приспособилось и даже выбросило богатый урожай зеленых еще, но уже довольно крупных, абрикосов. Димыч присел на удобный для сиденья ствол и с азартом пустился выискивать хорошее, которого не исчерпать было в заброшенном парке. И он чувствовал себя пчелой в медовых сотах, наполненных медом до краев, да и выше краев, через край совсем.

Спустя час только он вошел в церковный двор, по инерции видя вокруг себя невероятные и незаметные ранее “хорошести”. Даже камни в асфальте казались ему красивыми, и каждый от другого отличными, и все они были Божьими, Богом созданными и обдуманными. И все они были хорошими.