Чудодей

Тоненькая девочка взмахнула ресницами, как бахромчатыми юбками, но взгляд свой устремила на кроны деревьев. И прошла мимо. В сердце Станислауса она оставила легкое волнение.

На смену теплому весеннему дню явилась его роскошная сестра — ночь. За окном каморки Станислауса шелестели липы. Обычно темные фонарные столбы были залиты мягким светом. Казалось, они вот-вот пустят побеги. Две машины ослепили друг друга фарами. Кошки перемяукивались на крышах и задирали хвосты. Внизу на улице ликующе заливалась девушка:

— Ой-ей-ей, ой-ей-ей!

Станислаус просунул в узкое оконце свою лохматую голову. По мягкому ночному воздуху к нему подлетел шутик. Это он заставил Станислауса ответить на этот манок:

— Ой-ей-ей! Я сейчас!

Станислаусу не видно было улицы. Снизу донеслось в ответ:

— Я так долго жду.

Станислаус испуганно отпрянул от окна и зажал руками уши. Прислушался. Шутик подначивал его:

— Разве каждый не волен кричать в ночь, что ему вздумается? Небо принадлежит всем, а от тишины кому какая польза.

И вновь девичий голос снизу:

— Ой-й-й! Ой-й-й!

— Это девочка с бархоткой! — шепнул шутик. На улице стояла девушка, почти женщина. Станислаус как был, в домашних туфлях, дошлепал до угла улицы и стал возиться с почтовым ящиком. Он заметил, что девушка за ним наблюдает. Тогда он сунул в прорезь ящика свой пекарский колпак, чтобы она не думала, что он зря тут околачивается. На третьем этаже дома, где висел почтовый ящик, распахнулось окно. Молодой мужской голос спросил:

— Тут кто-то кричит?

— И давно уже.

— Здесь тебе никто не откликнется.

Станислаус с непокрытой головой проскользнул в свою каморку.

Шутик вынудил его дразнить чужих людей! Разве мало его самого дразнили, разве мало он от этого натерпелся в родном Вальдвизене, когда еще был чудодеем, ясновидящим? Он хотел сделать что-то разумное и окончательно прогнать шутика. И взялся чинить свои рабочие брюки, аккуратно зашил их, делая маленькие, изящные стежки. Он штопал свои штаны так, словно мама Лена заглядывала ему через плечо. Но через плечо ему заглядывал шутик.

— Разве ты не обладаешь тайными силами?

— Я только ученик пекаря и олух вдобавок.

— Разве не ты заставил Софи делать то, что хотел? Разве она не пела? Не танцевала?

Станислаус взмахнул рукой с иголкой:

— А ну заткнись! Эти силы нельзя использовать в собственных нуждах.

— В собственных нуждах?

О, как вкрадчиво мог говорить шутик!

— Разве тебе не нужна сестра, такая же одинокая, как ты сам?

Так Станислаус, штопая штаны, боролся с нечистым и потерпел поражение.

Когда спустя два дня бледная девочка обогнула живую изгородь из дикой сирени, Станислаус столбом застыл в саду, испуская токи своих тайных сил. Он придумал себе задание: он хотел, чтобы это создание заметило его, взглянуло ему в глаза. Он стоял на грядке, от волнения и напряжения утаптывая рыхлую землю, таращил глаза на девочку и шептал:

— Бархатный ангел, глянь на меня, я жду тебя уже три дня!

Девочка, видно, ждала, что он станет кашлять или петь. Застывший в молчании и неподвижности Станислаус сбил ее с толку. Она широко раскрыла глаза и посмотрела прямо в лицо парню, который только того и ждал. И словно погладила его этим синим быстрым взглядом. Девочка залилась краской и споткнулась. Станислаус чуть не лопнул от радости. Вот каковы его тайные силы!

В последующие три дня девочка проходила мимо, не поднимая глаз. Станислаус, однако, верил, что видит, как это бледное создание краснеет. А ему-то что с того? Неужто его тайные силы усохли в жаркой пекарне? Или это кара Нирваны за то, что он действовал в собственных интересах? Тогда Станислаус швырнул через забор на улицу свой белый фартук. Он лежал там, словно улетевшее с веревки белье. Может ли девочка его не заметить? Его позвали в пекарню. Теперь кто-нибудь другой найдет его фартук, а он его, считай, потерял.

Через час он вернулся в сад. Фартук висел на заборе. Станислаус обнюхал его. А вдруг он учует благоухание двух белых пальчиков? От фартука пахло затхлой мукой и кислым тестом.

Вечером Станислаус написал письмо. Адресовал он его себе самому. Отправителем был некий господин Нирвана из Индии. Станислаус наклеил на конверт талончики, дающие право на скидку в лавке, посадил на них чернильную кляксу и слегка измял конверт.

На другой день Станислаус как раз стоял у забора, когда девочка выпорхнула из-за живой изгороди. Почесывая в затылке, он делал безуспешные попытки перелезть через забор. Девочка подошла поближе.

— Не будете ли вы так добры, не можете ли мне… вот то письмо… там… его ветром унесло…

Воздух между тем был неподвижен. В кустах цветущей сирени жужжали пчелы. Девушка нагнулась. Лицо ее залилось краской, когда она через забор протягивала письмо Станислаусу.

— Это, так сказать, очень ценное письмо, очень издалека. Оно пришло из Индии, сначала кораблем, потом самолетом, это письмо великоиндийской слоновой почты.

— Пожалуйста! — Девочка сделала легкий книксен.