Чудом рожденный

— Вон там, на северной стороне аула, есть две доли — моя и сына. Пусть Лоллук и Тархан живут там, а мы будем здесь. Между мной и богом есть ишачок и ишачонок, — даю их в придачу! У них, у этих братьев, зубы слабые, чтобы грызть яблоки из этого сада. Ай, яблоки, как щеки молодухи! А мне эти яблоки в самую пору!

Тархан подскочил, ткнул пальцем в грудь старичка.

— Ты, брат, Гытды, не крутись под ногами! Пока по мне не прочитали заупокойную, ни тебе, ни твоей старухе не сыпать золы на эту землю! Ступай и прикажи своему ишаку кричать на старом месте! Ей богу, верно говорит Абдыразак — ведь мы сами сделали эту землю землей, этот сад — садом! Не знаю, как брат, а я не сойду с этого места, если даже Абдыразак придет сюда с саблей!

Лоллук стал рядом с братом.

— Если Тархан согласен, я уцеплюсь за эти деревья обеими руками.

— Товарищ председатель, — торжественно сказал Тархан, — мы принимаем свой жребий и прикладываем свои пальцы под решением комиссии.

— Я и раньше знал, что дело этим кончится, — улыбнулся председатель сельсовета, — зачем же было заставлять людей с вами возиться?

— Товарищ Кайгысыз, пусть земля разверзнется, чтобы мы провалились от стыда за все хлопоты, которые вам причинили. Простите нас, темные мы люди, — сказал Лоллук. — Нас еще за руку надо водить…

Не прошло и минуты, как на сход прибежали дети упрямых братьев с полными корзинами и стали бросать яблоки в толпу.

— Всем… спасибо!.. — кричали они.

Прошение на своё имя

Память… Удивительная это вещь — наша память. Странно и непонятно, в неожиданные минуты, — и когда совсем не ждешь, — выбрасывает она из-под крыши повседневных забот и дел свои огненные языки — и тогда пожар!

Так бывало теперь все чаще и чаще, и председатель Совнаркома союзной республики не мог понять, почему и откуда, — если голова занята день и ночь государственными вопросами, если сотни людей ищут твоего совета, ждут встречи с тобой, — почему и откуда врываются в твою голову самые неожиданные воспоминания, и ты остаешься с ними, — пусть всего лишь одну, две минуты, — наедине, один на один? Разве ты одинок, чтобы предаваться воспоминаниям?

А жизнь Атабаева с тех пор, как он возглавил правительство своего народа, стала очень напряженной, вместила в себя множество приключений ума, сердца, воли, события бежали чередой: поездки, заседания, встречи — и все неотложные. И впечатления каждого дня — не разберёшь сразу. То радостные, то мрачные: так от одной овцы рождаются и белые и черные ягнята.

Где только не видели теперь председателя Совнаркома. С молодой энергией он успевал быть повсюду. За год он побывал и в Кизыл-Арвате, куда отговаривал его когда-то ехать искать работу такой же, как он сам, безработный горемыка… Теперь там строили завод и нужно было повидаться с рабочим коллективом. Он побывал и в Безмеине, и в Красноводске, а однажды заехал в Нохур, и после делового дня вечером побывал возле школы, построенной страдальцем Мухаммедкули… Та же столетняя чинара, что с ней сделается — осеняла школьную кровлю. Атабаев разглядел даже и старый срез на стволе — от той ветви, из-за которой погиб его друг. Может быть, он-то и был бы сегодня председателем Совнаркома. Сколько безвестных борцов по всей стране погибло, не дождавшись своего времени, не зная о своем предназначении…

От одной овцы — и белые и черные ягнята…

Вдруг тучами налетела страшная желтая саранча. Ока всегда, и даже в древние времена, налетала внезапно и до последней черты, куда достигал ее смертельный налет, — долины и поля оказывались мертвыми, оскаленными, точно после пожара. В преданиях народных оставались наряду с Годом засухи, с Годом морозов и Год саранчи. Но та саранча была серенькой и мелкой, и не оставляла потомства. А эта — величиной больше пальца. Летящая туча закрывала солнце желтой завесой. И там, где садилась стая саранчи, она пожирала все, даже камышовый каркас ветхой кибитки.

Народ называл ее именем, которое само по себе пугало: «шостатсарка».

— Это аллах послал свою кару на большевиков…

Атабаев на заседании Совнаркома впервые выразил словами то, что спустя неделю поставило на ноги всю республику — саранчовый фронт!

— Товарищи! Если не посчитаешься с бедой — она одолеет! Такую беду, как нынешняя, еще не видела туркменская земля. Я предлагаю позвать весь народ на саранчовый фронт!.. И если не будет желающих, командование возьму на себя.

В кулуарах, во время перерыва заседания, смеялись:

— Слепая отвага!

— Беспримерное мужество!

— Слава аллаху, — и то хорошо, что угроза смерти не целится в него своим копьем!

Атабаев, проходя мимо, слегка пожурил шутников:

— Слабаки, если так смеетесь, берите на себя руководство!

А спустя неделю со всей республики потянулись в районы бедствия эшелоны рабочих полков, вооруженных лопатами и кетменями, серпами и керосиновыми бачками.

Там, на саранчовых полях, встретил Атабаев и бывшего тедженского комсомольца Чары Веллекова, с которым когда-то скакал ночью в степи.

— Где же твой конь, Чары?