Чудотворная

- Лежит он себе на телеге, а лошадь еле-еле идет. Он и поднимается. Дай, думает, подшевелю. Поднялся, видит: чтой-то на дороге светится... Присмотрелся: катится впереди лошади огонечек голубенький. Невелик сам, с кулак так, не больше...

- Ой, Венька, брось уж, и так зябко, - тихо попросил Васька Орехов.

- А ты побегай, погрейся, - предложил Венька. - Значит, огонек катится... А батька молодой тогда был, ничего не боялся. Дай, думает, шапкой накрою...

- Ладно, Венька, - оборвал его Родька, - Васька-то еле дышит. Оставь, завтра доскажешь.

- Связались мы с ним... Надо бы тебя, квелого, не брать с собой, - сердился Венька и добавил: - А мне вот все равно, какие хошь страшные рассказы слушать могу и нисколечко, ни на мизинчик, не боюсь.

- Ребята, я домой пойду. Мамка лупцовки даст, - попросил Васька.

- Я тебе пойду! - вскинулся Венька. - Вместе уговаривались. Ты убежишь, а мы останемся... Нашел рыжих!

Так в переругивании и в приглушенной воркотне шло время.

Наконец Родька решительно встал:

- Идем!

Венька с Васькой неохотно поднялись.

Ночь была безлунная, три или четыре крупные звезды проглядывали в разных концах неба между набежавшими облаками.

Шли гуськом: впереди Родька, за ним Венька, сзади, прижимаясь к Веньке, наступая ему на пятки, семенил, спотыкаясь, Васька Орехов.

Тропинка была усеяна тугими, как резина, кочками прошлогоднего подорожника. Родька до боли в глазах вглядывался в темноту. Вот в нескольких шагах, прямо на тропинке, замаячило что-то живое, волк не волк, выше волка, шире волка, страшнее волка, сидит и ждет... Сердце начинает тяжело бить в грудь, звон стоит в ушах от бросившейся в голову крови. Шаг, еще шаг, еще... И тропинка огибает невысокий кустик, он не выше волка, он не шире волка, до чего же жалок вблизи, так себе, пара искривленных веточек. К черту все страхи!

К черту?.. А что там в стороне? На этот раз ошибки быть не может: кто-то в темноте шевелится на самом деле. Слышно даже, как переступает с ноги на ногу, не ждет, само идет навстречу - большой, неясный сгусток ночи. Оно может и растаять в черном воздухе, может и навалиться на тебя удушливым облаком... Раздалось фырканье... Ух! Это лошадь! Уже выпустили пастись, рановато вроде, трава чуть-чуть выползла.

Знакомую до последней кочки землю покрыла только лишь темнота, и знакомая земля стала непонятной, пугающей.

Родька шагал, вглядывался вперед, и в эти минуты он готов был верить во все: в нечистую силу, которая в любую минуту может вывернуться из-под ног, в мертвецов, что поднимаются из могил, в бога - великого и страшного, глядящего сейчас откуда-то с черного неба. И все-таки он шел вперед, и все-таки он должен был проверить, сам узнать, услышать своими ушами, иначе не будет его душе покоя.

- Ой! - раздалось сзади слабое восклицание.

Родька и Венька, толкнув друг друга, повернулись к Ваське Орехову.

- Ты что?

- Ногу подвернул. Дальше не пойду.

- Так мы тебе и поверили. Только что целехонька нога была.

- Скажи прямо: душа в пятках.

Васька перестал стонать.

- А неужель не страшно?..

- Вставай! - схватил его за воротник Венька. - Или силой потащим.

- Тащите не тащите, не пойду. Я вам правду говорю: нога подвернулась.

- Мы тебе живо ее вылечим. - Венька сильнее тряхнул Ваську. - Ну, долго возиться?..

- Пусти-и! Не пойду, сказал же.

- Ладно, Венька, черт с ним, пусть здесь остается, - зашептал Родька. - Провозимся с ним, опоздаем. Времени и так нету.

- Мокрая курица ты, не товарищ. Треснуть бы по шее разок. Сиди тут, коли так.

Родька и Венька плечо в плечо двинулись дальше. Венька еще поругался немного и замолчал. Уж слишком был страшен и неприятен собственный голос в этой мертвой тишине.

Они приближались к церкви, но по-прежнему впереди ничего не было видно. И лишь с напряжением, до боли вглядываясь в темноту, можно было не столько увидеть, сколько ощутить впереди себя кирпичную громаду, закрывающую полнеба.

А вокруг церкви - кладбище. Оно старое, заброшенное, давно уже не хоронят на нем покойников. Но кому не известно: чем заброшенней кладбище, тем скорей можно ждать на нем всякой нечисти.

Венька остановился.

- Родька! Слышь, Родька...

- Чего еще? - приглушенным шепотом спросил тот.

- Васька-то небось домой побежал.

- Ну и что?

- Он дома будет сидеть, а мы, как проклятые, в эту церковь полезем.

- Тоже струсил?

- Не струсил, а дурее Васьки быть не хочу. Больно мне нужна эта церковь. Пропади она пропадом, плевать на нее!

- А зачем тогда пошел?

- Да ни за чем. Ежели б вместе, а то вон Васька-то...

Родька вдруг почувствовал, какое это несчастье остаться вдруг одному в этой тишине, среди влажной ночи. Одному перешагнуть за церковную ограду, одному пройти мимо старых могил, одному влезть в церковь, одному там ждать... Это невозможно! Лучше отказаться, повернуть домой. Повернуть?.. А завтра опять гляди на церковь, мучайся, думай, как бы попасть в нее. Все равно придется рано или поздно идти. Нельзя отпускать Веньку! Нельзя оставаться одному!

- Веня, мы уж ведь пришли... А Васька что?.. Васька же - дурак, трус, девчонка... Мы еще посмеемся вместе...