Чудотворцы

– Ты спрашиваешь, что творится наверху, латинянин? – выдавил он сквозь зубы – А ты как думаешь? Что бы ты сделал, если бы разбили твоих глиняных богов, запретили бы веру твоих предков и не разрешили бы говорить на языке, на котором твоя мать пела тебе колыбельную? Наверное, ты бы поискал где-нибудь дубинку побольше и нож поострее, а также тот лоб, который можно разбить той дубинкой и тот живот, который следует порезать тем ножом. Не правда ли? Ты бы именно так и сделал. Вот и сообрази, что творится наверху. Нет, напрасно, думается мне, радовались наши деды терпимости и открытости Александра Великого. Вот так все и начинается, вначале совсем мягонько, а потом – ох как жестко. Но тебе, латинянину, этого не понять…

Если бы он знал, что Публий самнит, а не римлянин, то возможно нашел бы другие слова, хотя инженер не мог припомнить, чтобы его родичи столь же отчаянно сопротивлялись римскому влиянию, сколь иудеи – эллинизму. В чем же здесь разница, если даже филоэллины выражают недовольство? Наверное, что-то особенное должно быть в этих людях наверху. Но додумать ему не дали, так как за их столик плюхнулся неимоверно довольный собой Никандр.

– Ага! Разбавляете! – радостно завопил он – И правильно делаете, только не слишком усердствуйте, а то не почувствуете вкуса вина. Эй, хозяин, нам еще два кувшина такого-же и маленький кувшинчик воды!

Трактирщик Доситеос принес заказанное и. наклонившись к уху Публия, прошептал:

– Нашего Агенора прогнали из канцелярии Первосвященника, и он теперь в отчаянии. Не знаю, что именно он раньше заливал вином, а теперь ему и вина не надо. Ну, Агенору-то, похоже, терять нечего, а ты бы был поосторожнее, господин…

– Эй вы, там, бросьте шептаться! – орал Никандр – Какие могут быть секреты между друзьями. Давайте выпьем за нашего базилевса, можно даже сказать – императора!

С этими словами он встал и возгласил:

– За Антиоха Эпифана!

Публий, не испытывая особого восторга, поднялся со своим кубком, а Агенор остался сидеть.

– А тебе, иудей, что, требуется особое приглашение? – угрожающе прошипел сириец.

Пристально глядя на него, Агенор поднялся.

– Ну, так-то лучше – примирительно проворчал Никандр – Только не забудь разбавить свою воду вином – закончил он со смехом.

– Итак, давайте же выпьем за нашего царя – устрашающе спокойно начал Агенор – Так будем же пить за властителя греков, у которых нет ни пяди земли Эллады. Выпьем за правителя, что начал три войны с Египтом и все три проиграл. За того цара будем пить, что так ненавидит своих подданных и придумал для них столь жестокие законы, что они просто не могли не взяться за оружие. Выпьем же за то, чтобы он жил вечно и у него было время потерять Иудею, так же как его отец потерял все владения в Элладе.

Не успел сириец опомниться, как иудей выпил свой стакан и медленным шагом пошел прочь из таверны. Благодушно настроенный Никандр немедленно рассвирепел и схватился за меч. Сыпя самыми темными ругательствами и поминая всех известных ему богов, разгневанный кавалерист рвался немедленно мчаться вдогонку и зарубить негодяя на глазах у всех в назидание непокорным. Публию едва удалось удержать его, мотивируя это тем, что не следует накалять и без того накаленную обстановку в городе. Наконец, Никандр успокоился и немедленно потребовал сначал еще вина, а потом, с некоторым сомнением, немного воды.

– Надоели мне эти евреи – проворчал он.

– Кто? – удивился Публий.

– Так они сами себя называют – пояснил сириец – А еще они говорят о себе "бней исраэль", уж не знаю, что это обозначает. Да не очень то и хотелось мне в это вникать. Народец, конечно, странный, мне Антипатр много чего интересного о них рассказал. Например, знаешь ли ты чем их жрец зарезал тех двоих в Модиине?

Публий, разумеется, не знал, и Никандр пояснил, чуть не умирая со смеха:

– Ножом для обрезания! Он им сделал обрезание, да только в другом месте. Но каков умелец, этот старик!

Немного помрачнев, он добавил:

– Однако и мы не пальцем деланы. Посмотрим, кто кого!

Публий поначалу не обратил внимания на его слова, приписав их пьяному хвастовству кавалериста, но через несколько недель он убедился, что Никандр грозился не зря. К этому времени стена вокруг Ершалаима была почти полностью разобрана. Публию воистину было чем гордиться: он проявил себя неплохим архитектором, хотя разборка стен наверху не и принесла ему ни славы, ни удовлетворения. Зато стена вокруг цитадели поднялась почти до основания холма и выглядела вполне прилично.