Чудотворцы

Иуда посмотрел на Йонатана. Тот явно собирался что-то сказать, но, взглянув на молчащего Симона, осекся и тоже промолчал. В полном молчании Публий вышел из шатра. Только что наступила ночь и звезды уже зажглись в темном, безоблачном небе. Может быть, я последний раз вижу все это, подумал он. Какое красивое в Иудее небо, не хуже чем у нас, в Кампании. И как замечательно было бы видеть отражение этих звезд в прекрасных глазах цвета мокрого песка. Жаль, что это ему не суждено. Ну что ж, завтра эта проблема может разрешиться самым простым и таким легким образом. Он не заметил, как Симон вышел вслед за ним и, тронув за плечо, развернул лицом к себе.

– Ты принял решение и гордишься им, верно?

Публий молчал, не зная, что ответить. Гордится ли он? Вряд ли…

– … И ты, верно. думаешь, что это решение свободного человека?

– Ты сам относишься ко мне, как к свободному – пожал плечами Публий.

– Я отношусь к тебе как к рабу, просто ты этого не видишь… Или не понимаешь. И твое решение… Не знаю… Я не уверен…

– В чем ты не уверен?

– Я боюсь, что это было решение раба.

– Объясни!

– У нас нет времени. Ты уже решил, и я отношусь с уважением к твоему решению. А объяснение… Мы поговорим после битвы, если будет кому говорить и будет кому слушать.

Они помолчали, глядя на звезды, потом Симон сказал осторожно:

– Там, в доме… там твоя жена. Она пришла из Модиина и, наверное, ждет встречи с тобой.

Удивленный Публий впервые услышал неуверенность в голосе Тасси. Его голос тоже звучал неуверенно, когда он ответил:

– Мне надо подготовить машины и людей. Я должен остаться в лагере.

– А вот это – решение труса – голос Симона снова звучал твердо.

…Было темно, и он опять не смог увидеть, как солнечные лучи подсвечивают пряди ее волос. Ночь была безлунная, и, хотя ее дивные глаза были на этот раз широко открыты, он не увидел в них ничего при свете факелов.

– Мне сказали, что ты пойдешь завтра в бой?

Он уже успел забыть ее голос, который звучал сейчас ровно и глухо, как будто завтра ожидалась не битва, а небольшая прогулка. Он пожал плечами.

– Ты можешь не вернуться.

Это не был вопрос, напротив – казалось она сказала это самой себе. Да, все верно, он пойдет завтра в бой, чтобы сделать ее вдовой и освободить. Но этого он ей не сказал, лишь снова пожал плечами и, повернувшись, направился обратно в лагерь. Даже самая тихая ночь полна странных неверных звуков. Таинственные и едва слышимые, они могут обмануть, запутать, сбить с толку… Он так и не понял, послышалось ли ему, или она на самом деле прошептала ему вслед:

– Хочу, чтобы ты вернулся…

…Публий давно уже успел осмотреть окрестности и нашел мало обнадеживающего. Холмы у Бейт-Цура оказались пологими, здесь не было ни глубоких ущелий, ни узких проходов для засады. Иудейское войско расположилось на медленно спускающемся вниз склоне, заканчивающимся синевато-бурой полосой леса. Когда вражеская фаланга пойдет в атаку, ей придется подниматься вверх, но это не остановит закаленных воинов. Сандалиям на толстой подошве будут нипочем ни мелкие камушки, ни острые камни. Правда, баллистам будет легче бить сверху вниз, подумал Публий, надо будет учесть это при расчете траектории. Но тут его мысли прервало появление пяти всадников. Это были маккавеи в полном боевом облачении: легкие чешуйчатые латы поверх коротких линотораксов, бронзовые наголенники, наручи и наплечники. Длинные кавалерийские мечи на поясе и грозные обоюдоострые секиры в седельных упорах были их вооружением. Шлемов на них не было, длинные волосы подвязанные сине-голубыми наголовными повязками, развевались свободно, но Публий заметил и шлемы-пилосы, притороченные к конской упряжи. Четверо остановили коней, пропустив вперед Иуду. Тот медленно поехал вдоль строя, внимательно и оценивающе поглядывая на воинов. Публий попытался поймать его взгляд, и ему показалось, что Макаба подмигнул ему. Похоже, осмотр его удовлетворил и он, послав коня вверх по склону, осадил его там, где мог видеть всех, от первого ряда бойцов до последнего.

– Слушайте меня! – закричал он.

Войско замерло. Прекратились разговоры, шушуканье, смешки и наступила полная тишина. Публий не смог бы сказать потом, сколько она длилась: лишь пару мгновений или небольшую вечность. Наконец, разрушая эту тишину, Иуда заговорил:

– Те из вас, кто был со мной при Эммауме помнят, как я отослал домой тех, кому было, что терять: новый дом, молодую жену или новорожденного первенца. Тогда мы победили, победим и сейчас. Но сегодня наш враг сильнее, и поэтому я отошлю домой лишь тех, кому терять нечего. Пусть уходят те, кому сегодня нечего защищать. Пусть покинут нас те, у кого за спиной нету дома, поля, женщины, сына, друга или Храма. Эти пусть уходят, а всех остальных я прошу остаться со мной.