Чудовища

Наконец привели «шерстистого неандертальца», и я смогла лицезреть кровоподтеки на его лице, запекшуюся кровь на груди, а также почувствовать отвратительный запах пота и крови. Отодвинув в сторону его жесткую одежду, я увидела изношенные бинты с пятнами крови. Судя по всему, под ними скрывалось пулевое ранение. Похоже, пробито правое легкое, но кровотечение уже остановилось. Просто невероятно, и как только он в живых остался?

— Ему срочно нужна медицинская помощь, — заметила я и, обратившись к «неандертальцу», спросила: — Как тебя зовут?

— Михей.

— Пойдем с нами, Михей.

Зажимая носы, мы усадили его на заднее сиденье вездехода, робот Валерий устроился рядом, и я завела мотор.

Добрались мы до космолета еще быстрее, чем до их селения. Провели Михея до медотсека и положили на кушетку под роботом-хирургом. Медотсек наполнился смрадом, но мы стойко его сносили.

Михей заметно напрягся, увидев над собой железного спрута со множеством непонятных ему инструментов.

— Не бойся, — попросила я, — давай я сниму с тебя кофту.

— Это короткий кафтан, — поправил Михей, позволяя стянуть с себя окровавленную одежду. Теперь на нем остались одни штаны и валенки. Вся грудь и руки были покрыты черной шерстью.

Я нажала несколько кнопок на голографическом экране, и робот-хирург просканировал его грудную клетку. Вскоре я увидела изображение его костей и внутренних органов.

— Три ребра сломаны и пробито правое легкое, — заключила я и нажала еще несколько кнопок, отдавая роботу-хирургу распоряжение приступить к процессу исцеления.

Железные щупальца ловко засуетились над раной Михея: разрезали старые бинты, кололи местную анестезию, а также начали удалять шерсть вокруг раны и доставать куски пули. Или это называется дробью? Впрочем, неважно. Михей только молча наблюдал, выпучив глаза и затаив дыхание.

— Так, говоришь, ты защищал людей от потомков метаморфов? — обратилась я к Валерию.

— Да, — кивнул тот, снял с себя дурацкую позолоченную шапку и пригладил черные волосы.

— А та нелепая политеистическая религия? Это ты ее придумал? — И, не дожидаясь ответа, я добавила: — Зачем?

— Не так страшно отсутствие знания, как наличие заблуждений. Но если с заблуждениями человек еще как-то мирится, то отсутствие знаний он не способен выдерживать абсолютно. Ему обязательно надо все знать, ведь не знать страшно и опасно. Поэтому если он не знает ответов на какие-то вопросы, то обязательно их придумает. Заселит неведомые земли причудливыми чудовищами, небеса — богами, а в начало времен поместит процесс творения, настолько красочный, насколько ему позволит воображение. А воображение у людей дай Боже! Уж я-то знаю, пронаблюдал все эти процессы мифотворчества. И чего только не придумывали! Так почему бы не взять процесс создания легенд под контроль и не направить его в максимально полезное для человека русло?

Надо же, какой философ! Так и не скажешь, что робот-компаньон, ведь они в основном для секса и досуга разрабатывались. Наверняка его прошлая владелица какой-то философией и мифологией увлекалась. Я бы не удивилась, если славянским язычеством.

— Сжигать людей… пусть не людей, а похожих на них существ во славу богов — это, по-твоему, полезное русло?

— Видите ли, хорошо, когда есть развитая наука, тогда практически каждое явление можно изучить и понять более глубоко. А если этого нет, то что остается? Прибегать к жестокостям в целях выживания. Чем меньше развития науки, тем больше вынужденных жестокостей. Это у вас есть медицинские приборы, с помощью которых можно исследовать вырожденцев и узнать, насколько они опасны. Вы даже можете подредактировать их гены, так что от чистокровного человека и не отличишь. При таких возможностях любые идеи про чистоту расы и неприемлемость межрасовых браков становятся неактуальными, разве не так?

— Определенно, — согласилась я.

— Но когда вместо научного метода сплошное мракобесие, что остается, если не перестраховываться? Даже если при этом приходится прибегать к жестокостям, то что с того, если на кону выживание популяции?

— И все-таки я не вижу большой пользы во всех этих глупостях про Перуна, Даждьбога и прочих персонажей древнего народного творчества, — настаивала я.

— Неважно, какими персонажами человеческое воображение заселяет неведомые области, важно, способствует это развитию или нет. Ну вот, например, каждая религия содержит в себе учение о важности нравственности, разве не так? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — А нравственность способствует выживанию!

— Несомненно. Но, возвращаясь к теме о сжигании вырожденок, если они такие опасные, то почему бы не убить их на месте? Вместо того чтобы тащить их через степь в свой город только для того, чтобы там сжечь? В том числе и на глазах у детей, между прочим!