Читаем Чудовища и критики и другие статьи полностью

Чудовища и критики и другие статьи

Но прежде чем сделать последний шаг — надеюсь, что не в роли осужденного преступника, как подразумевает это выражение, — я не могу не вспомнить наиболее важные моменты моего академического прошлого. Огромный письменный стол Джо Райта [20] (за которым я сидел в одиночестве и овладевал началами греческой филологии под взглядом мерцающих во мраке очков по ту сторону стола). Доброта Уильяма Крейги [21] к безработному солдату в 1918 году. Великая честь застать хотя бы закат дней Генри Брэдли [22]. Первая встреча с уникальной и властной личностью — Чарльзом Талбутом Анионсом [23], бросавшим мрачные взгляды на зеленого новичка в Словарном кабинете (где я сражался с примерами для статей WAG, WALRUS и WAMPUM). Я работал под началом великодушного Джорджа Гордона [24] в Лидсе. Я видел, как Генри Сесил Уайлд [25] сломал стол в кафе «Кадена», с чувством изображая, как поют «Калевалу» финские сказители. Конечно, есть много других моментов, о которых я не упомянул — но и не забыл, и множество других мужчин и женщин, занимавшихся Studium Anglicanum [26]: кто–то умер, кто–то увенчан славой и почетом, кто–то ушел на покой, кто–то уехал, многие еще совсем молоды и их присутствие еще весьма ощутимо — но все они (или почти все: так будет честнее), почти все они очень мне дороги.

Теперь, когда я с пониманием окидываю взглядом это почтенное учреждение, когда я сам стал fr'od in ferde[189], я могу позволить себе воскликнуть:

Hwr cw'om mearh, hwr cw'om mago? Hwr cw'om m'addumgyfa? Hwr cw'om symbla gesetu? Hwr sindon seledr'eamas? 'Eal'a, beorht bune! 'Eal'a, byrnwiga! 'Eal'a, th'eodnes thrym! H'u seo thr'ag gew'at, gen'ap under niht–helm, sw'a heo n'o wre!(Где теперь конь, где юный всадник? Где даритель сокровищ? Где пиршественные скамьи? Где радостный шум зала? О яркая чаша! О рыцарь и его доспехи! О слава короля! Как сгинул тот час, темный в ночную тень, как будто его и не бывало!)

Но это — «Язык».

Ai! lauri"e lantar lassi s'urinen! Y'eni 'un'otim"e ve r'amar aldaron! Y'eni ve lint"e yuldar v'anier —[190]S'i man i yulma nin enquantuva?(Увы! Как золото, падают листья под ветром! Бессчетны годы, как крылья деревьев! Годы прошли, как быстрые глотки вина — Кто теперь вновь наполнит для меня кубок?)

Но это «Бессмыслица».

В 1925 году, когда меня неожиданно избрали на англосаксонский st'ol [27], я мог бы добавить:

Nearon n'u cyningas ne c'aseras ne goldgiefan swylce i'u wron![191](Нет теперь ни королей, ни императоров, ни покровителей, одаривающих золотом, какие были встарь!)

Но тут перед моим взором (наяву либо в воображении) встают те, кого я мог бы назвать своими дорогими учениками [28]: те, кто многому меня научил (не в последнюю очередь trawthe, то есть верности), кто овладел знанием, которого сам я так и не достиг. Здесь я вижу многих ученых, более чем по праву пришедших мне на смену, и я с радостью понимаю, что dugud еще не пала у стены, и dr'eam все еще звучит в зале[192].