Чудовища не ошибаются

— Может, это спектакль? Она могла подумать, что ты у меня и…

— Нет, — отрезал Разумовский. — Это мы с тобой… два испорченных мальчика. Придумали себе что-то. Проверить решили. А Леся даже не врубилась в твои намёки. Она такая. Ей и в голову не могло прийти, что ты будешь предлагать что-то неприличное. А я… **ядь, Макс. Налей.

Юрьевский налил Владу ещё бокал коньяка. Встал, закрыл все окна, затушил сигарету.

— И что ты будешь делать теперь? — спросил как-то тихо и потерянно.

— Напьюсь, — усмехнулся Влад. — А там посмотрим.

* * *

Я полагала, что не усну, но ошиблась.

Организм мой решил иначе. Измученный переживаниями, он отрубился, как только моя голова коснулась подушки.

И снился мне ужасный сон. В этом сне Влад, заливаясь хохотом, швырял сторублёвые купюры мне в лицо и без конца повторял:

— Бери, бери! Это тебе за твои услуги. Всё равно больше никто не даст!

Я просыпалась и тихо плакала в подушку.

Очень-очень тихо, почти беззвучно.

Глупая, глупая Леся… Интересно, когда-нибудь ты будешь счастлива?..

Я хотела поспать утром подольше, но не получилось. Когда папа завтракал на кухне, а мама собиралась в больницу на очередной сеанс химиотерапии, в дверь вдруг позвонили.

Я поморщилась и перевернулась на другой бок. Мне и в голову не могло прийти, что это ко мне…

— Ле-есь, — раздался тихий мамин голос у меня над ухом, — Ле-есь…

— М-м? — промычала я из-под одеяла.

— Просыпайся, дочка. Там какой-то мужчина… тебя требует. Я ему сказала, что ты спишь, но он не уходит. И знаешь… кажется, он пьяный.

Мужчина? Меня?

Я подскочила на постели, натянула тапочки и побежала к двери в одной ночнушке, даже халат не накинула. Ночнушки я ношу обычные, совсем не эротичные — длинные футболки со смешными принтами — так что смущаться мне некого.

Я заглянула в глазок и со смешанными чувствами обнаружила возле двери в нашу квартиру… Разумовского. И он был не просто пьяный, как выразилась мама — он был пьяный в дым.

Так. И чего делать?

— Лесь, мне уходить надо, — сказала мама озабоченно. — Может, милицию вызвать?

Она всё ещё по старинке называла полицию милицией.

— Нет, — ответила я быстро. — Не надо милицию. Это… знакомый мой. Сейчас я с ним поговорю, и он уйдёт.

Я очень не хотела, чтобы Влад начал выяснять со мной отношения при родителях. А для чего он ещё мог прийти? Отдать мне трудовую книжку? Тогда непонятно, зачем отдавать её в столь пьяном виде.

Я всё же надела халат. Открыла дверь — и еле успела отскочить в сторону.

Разумовский ввалился в квартиру, как мешок с картошкой. С картошкой, вымоченной в очень дорогом коньяке.

Я подхватила его под плечи и с трудом усадила на пуф.

— Ле-е-еся… — пробормотал он, глядя на меня пьяно-сонными глазами и цепляясь пальцами за халат. — Ле-е-есь…

О Господи. За что мне это?

Мама с интересом следила за событиями, кажется, забыв про свои процедуры.

— Мам, тебе пора, — выдохнула я, пытаясь усадить Разумовского прямо.

— А, ну да, — кивнула она, хватая своё пальто.

— Кто это? — услышала я удивлённый папин голос позади себя и чуть не застонала.

— Это… — только начала отвечать я, как Влад вдруг громко и почти чётко заявил:

— Я её нач-чальник!

У мамы с папой вытянулись лица.

— Значит, это и есть твоё чудовище? — сказала мама, надевая берет. — Которое уехало в командировку?

— Должно было уехать, — произнесла я тоскливо. — Я не знаю, почему не уехало…

— Понятно, — хмыкнула мама. — Ну, я пошла. Не скучайте тут без меня.

Она в последний раз насмешливо посмотрела на нас с Разумовским и вышла из квартиры.

— Может, помочь? — спросил папа. Я помотала головой.

— Нет, пап. Иди в комнату, я тут сама справлюсь. Ничего страшного, правда.

— Ну как знаешь, — пробормотал он и к моему громадному облегчению действительно утопал в комнату.

Только тогда я наконец смогла выдохнуть и прошипеть, не глядя на Разумовского:

— Зачем вы пришли, Владлен Михайлович? Трудовую я и сама могла бы забрать.

— К-какую трудовую? — произнёс он, обдавая меня перегаром. — Ле-е-есь… Ле-е…

Он вдруг запнулся, позеленел.

— Чёрт! — выругалась я, узнав признаки приближающейся рвоты. Схватила Разумовского за шкирку и буквально потащила на себе в туалет.

Еле успела. Влад, чуть не разбив морду об унитаз, склонился над ним и извергнул часть выпитого наружу.

Я придерживала ему голову и думала: ну почему я его люблю? Даже такого. Пьяного, зелёного. И полного идиота.

Когда Разумовский отвалился от унитаза, я буркнула: «Сейчас вернусь» — и пошла за водой. Принесла ему целую двухлитровую бутылку, вручила и сказала:

— Вот. Пейте. У вас обезвоживание, надо воду пить.

Влад схватил предложенное, присосался к горлышку. Пил жадно, долго, а когда оторвался, вновь завёл шарманку:

— Ле-е-есь…

— Нет, — отрезала я. — Я ничего не хочу слушать. Убирайтесь.

Он на секунду прикрыл глаза, едва заметно усмехнулся.

— Я заслужил.

Разумовский попытался встать с пола, но не смог — ноги не держали. Как же он умудрился так надраться?