Чудовища рая

— Как я уже упоминал, это одна из лучших клиник в Европе по лечению неврастении. Видел бы ты меня, когда я только приехал сюда!

Макс склонил голову набок, высунул язык и собрал глаза к переносице.

— Неврастения, — повторил Даниэль. — Такого диагноза тебе еще не ставили.

— Не ставили. Что довольно странно. Потому как, если вдуматься, все мои расстройства происходили после продолжительных периодов крайне напряженной деятельности. В последний раз я оказался в больнице после нескольких суток работы без перерыва. Я тогда не спал ни минуты. Неудивительно, что я сорвался.

— Но ведь такая гиперактивность — это симптом твоей болезни. Симптом, а не одна из причин, — возразил Даниэль.

— Ты в этом уверен? А может, мы ошибались. Не знали, что есть курица, а что яйцо. Может, все эти годы мне ставили ошибочный диагноз. И чем больше я размышляю, тем более правдоподобным мне представляется, что я страдал от повторяющихся периодов неврастении. Ведь нервное истощение может выражаться как угодно.

— Что ж, — с зевком отозвался Даниэль, — если мы сейчас же не отправимся домой спать, неврастенией закончу я. А я не испытываю ни малейшего желания узнавать, в чем именно она может выражаться.

Стоило ему произнести эти слова, как сквозь гам в зале прорезалось несколько протяжных нот аккордеона, и через секунду женский голос негромко затянул бодрую песенку. Даниэль пораженно огляделся.

В свете только что зажженного прожектора в дальнем конце зала стояла и пела девушка, одетая в некое подобие крестьянского костюма — корсаж на шнуровке и блузку с пышными рукавами. Ей аккомпанировал на аккордеоне мужчина средних лет в цветастой фуфайке, обтягивающих брюках до колена и нелепой плоской шляпе с воткнутыми под ленту цветами.

— Смотри-ка, представление для туристов, — воскликнул Даниэль. — А я думал, мы вдалеке от туристических маршрутов. Может, тогда мне и удастся найти гостиницу поблизости.

— Сомневаюсь, что это можно назвать представлением для туристов, — невозмутимо прокомментировал Макс. — Скорее местные развлекают друг друга. Такие представления здесь устраивают раза два в неделю. Хочешь послушать или пойдем?

— Ну, нельзя же уходить, едва лишь они начали. Давай подождем немного, — предложил Даниэль.

Девушка пела с чрезмерной четкостью, подчеркивая слова движениями рук и глаз, словно выступала перед детьми. Тем не менее, Даниэль все равно почти ничего не понимал в ее швейцарском немецком. Время от времени она звонила в колокольчик. Песня оказалась длинной, с каким-то смешным сюжетом — вот и все, что ему удалось разобрать, — и через несколько куплетов он уже догадывался, когда в следующий раз зазвонит колокольчик.

— Они так будут продолжать целую вечность. Пойдем уже, — сказал Макс ему на ухо, однако Даниэль покачал головой.

Чем-то певица пленила его. У нее были узкие карие глаза, ярко-красная помада на губах и усыпанный веснушками аккуратный носик. Шоколадно-коричневые волосы у нее были коротко подстрижены, а челку словно выровняли по линейке.

Даниэль все таращился на девушку, пытаясь постичь природу ее красоты, отнюдь не очевидную. На вид певица была просто смазливой куколкой, однако за миловидностью проглядывал совершенно иной тип лица, с крупными крестьянскими чертами, проступающими лишь под определенным углом. Можно было даже догадаться, как выглядят ее старшие родственники и как когда-нибудь будет выглядеть она сама. Было нечто притягательное в этой ее внутренней основательности под хорошенькой внешностью, причем привлекательности особенность эта нисколько не умаляла.

Но главную красоту певице придавали глаза, как внезапно осознал Даниэль. Они мерцали словно звезды, и когда девушка водила ими из стороны в сторону, не поворачивая головы, сияние как будто отделялось от них и нисходило на публику.

Певческий голос ее был совершенно непримечательным, а представление как таковое и вовсе смехотворным. Утрированным, абсурдным. Сияющие глаза двигались направо и налево, словно у куклы. И вычурная жестикуляция: скрещенные на груди руки, задранный подбородок, руки на боках. Рот как красная резинка для волос.

А уж этот краснощекий пухлячок с аккордеоном в идиотской шляпе мог быть разве что приколом. Эдакой пародией на избитые клише альпийской культуры.

Как ни парадоксально, но, при всей чрезмерной экспрессивности и детской незамысловатости представления, оно для Даниэля оставалось совершенно непонятным. Подобного необычного диалекта он в жизни не слыхивал. Ему только и удалось уловить, что в песенке речь идет о коровах. О коровах и любви. Бредовое и безвкусное шоу — но при этом, как, к собственному удивлению, вынужден был признать Даниэль, поразительно очаровательное. Он так и сидел, словно завороженный, не в силах оторвать глаз от певицы.

Песня закончилась, и девушка реверансом приняла жиденькие аплодисменты, кокетливо оттянув юбку. Недовольный неучтивостью зрителей, Даниэль захлопал громче остальных. Певица глянула в их сторону и подмигнула ему. Или же Максу?

— Так, воспользуемся возможностью, пока они не затянули снова, — объявил Макс и поднялся.