Чудовища рая

Она резко обернулась, однако двери закрылись у нее перед носом, скрыв Фишера в кабине. Несколько мгновений она стояла как вкопанная, слушая звук спускающегося лифта.

Доктор Фишер был прав. Дальновидности ей действительно недоставало. И относительно пациентов, и относительно себя самой. Все прочие исследователи приходили в Химмельсталь с теориями, планами и блестящими идеями, призванными озарить их будущее. Что же до нее самой, впереди она ни черта не видела. Гизела просто бежала прочь от собственной разбитой жизни. Такова была горькая правда, хотя, конечно же, в заявлении о приеме на работу побудительные мотивы она сформулировала совершенно иначе. Мол, ее привлекает альпийский воздух, изолированность и узкая долина, эдакая утроба для ее обитателей.

Поначалу в клинике ее очень вдохновляло ощущение начала новой жизни. Энтузиазм коллег захватывал, подобно вирусу.

Вот только довольно скоро жизнь ее стала такой же бесцельной, какой и была за пределами долины. Дух товарищества на рабочем месте, на который она столь рассчитывала, так и не проявился.

В свободное-то время исследователи тусовались вовсю. Чуть ли не каждый вечер в одном из домов персонала устраивалась вечеринка. Когда же дело касалось работы, каждый из них держался исключительно собственной области специализации, ревностно ограждая ее от всех остальных сотрудников. Коллеги проявляли чрезвычайную скрытность. Зачастую Гизела даже не понимала, о чем они говорят на собраниях. И ей не верилось, что их понимают и другие. Судя по всему, во всех ведущихся проектах разбирался лишь доктор Фишер.

Как и доктор Калпак, на вечеринках он никогда не показывался. И оба проживали не в поселке для исследователей. Гизела предполагала, что их квартиры находятся на одном из верхних этажей административного корпуса, где обитают сестры и хозяйки.

Сама она никакого проекта не вела. И в этом-то проблема и заключалась. В клинику Гизела приехала открытой любым предложениям, наивно полагая, будто стимулирующая обстановка придаст толчок ее созидательной деятельности. Пройдет совсем немного времени, и она активно возьмется за исследовательскую работу. Как же она ошибалась!

Гизела уже давно перестала слушать, о чем на собраниях говорят другие, предпочитая созерцать альпийский пейзаж за окном или же доктора Калпака, неизменно сидящего с закрытыми глазами. Словно взял и заснул прямо на рабочем месте. Про себя она даже называла его «доктор Сон». Он как будто постоянно пребывал в дремоте, в эдаком полубодрствующем состоянии, даже с открытыми глазами, и лечащиеся у него пациенты тоже засыпали. Хотя нет, не засыпали. Отключались.

Ах, эта отключка под наркозом. Саму Гизелу под наркоз никогда не клали, но описаний других она наслушалась вдоволь. Исчезает все — боль, мысли, сны. Абсолютно все. Как будто умираешь, только потом просыпаешься. И в течение этой временной смерти происходит улучшение. Искореняется зло. Может, в тебя даже закладывается что-то новое. Просыпаешься здоровее, красивее и счастливее.

Гизеле часто хотелось умереть. Только не навсегда. Вот заснуть под наркозом было бы самое то. Зло из нее, конечно же, операционным путем не удалить, но она не сомневалась, что ей уже пойдет на пользу лишь одна эта отключка.

Интересно, что сказал бы доктор Калпак, обратись она к нему с такой просьбой. Хотя бы на пару часиков — или же пару недель?

Нет, долой подобные мысли. Не время расслабляться. Необходимо оставаться трезвой. И сосредоточиться на работе.

Пора уже найти тему для проекта.

16

Даниэль шел по дороге, по которой днем ранее они с Максом ехали на велосипедах. Мчались они тогда будь здоров, и ощущения казались нереальными — скорость, насыщенный зеленый цвет травы, невероятно чистый воздух в легких.

Теперь же он никуда не спешил и мог спокойно осматривать окрестности. Удивительно, какая же долина все-таки узкая. Шириной всего километра полтора, зажатая по обеим сторонам вздымающимися горами. А посередине поток сероватой воды, бурлящий, словно в стакан бросили шипучую таблетку. А вдруг порыбачить и здесь получится? Может, взять удочку да попробовать?

Взгляд Даниэля устремился к южному склону, неестественно вертикальному, скорее похожему на исполинскую стену. Сейчас, когда солнечные лучи падали на него сбоку, детали поверхности проступали с большей отчетливостью. Материал горы как будто отличался от противоположной северной. Песчаник? Известняк? Поверхность была гладкой и желтовато-белой, то и дело на ней попадались полости и пещерки неопределенного размера на высоте, недосягаемой для людей. В некоторых углублениях, похоже, обитали ласточки, беспрестанно кружившие над скалами. Из других выбегали струйки воды, некогда прорезавшей себе путь сквозь скальный массив и теперь сочившейся по этим естественным водостокам вниз по скале. Из-за них желтоватую поверхность испещряли длинные черные линии, причем некоторые смахивали на человеческие очертания, словно бы скала служила кулисой для многометровых кукол индонезийского театра теней.