Чудовища (СИ)

Городок был сонным, окружен лесом и рядом даже протекала медленная река. На улице не было ни души. Но опускать шарф с лица приезжий не спешил. Он не торопясь шел вдоль улицы, периодически позволяя себе принюхиваться к окружению. Хотя это было и не нужно, Роберту казалось, что он дойдет хоть с закрытыми глазами, он мог дойти хоть от Лос-Анджелеса, даже будь безногим.

Нужный дом оказался последним по улице, ближе всех к лесу, как в хороших фильмах ужасов. Достаточно старый, с деревянной верандой, креслом-качалкой и даже качелями в саду. Дверь оказалась незаперта, но входить в чужое жилище без приглашения является не только плохим тоном, но и дурным знаком. Поэтому Роберт прошел в сад. Розовые кусты были высажены совсем недавно и не успели зацвести. В сад также можно было попасть из дома, из кухни. Там на крыльце в корзинке валялись всякие совочки и грабельки, которыми хозяин дома, видимо, пользовался перед уходом. На заднем дворе была беседка, в которой тускло горела лампочка.

Обойдя дом, Роберт снова вернулся к парадной двери и уселся на ступеньки. До рассвета всего час.

Еще находясь далеко, Ламия чувствовала изменения в ночном воздухе. Вампир предпочитала теперь ходить через лес до госпиталя, где можно было удачно разжиться кровью. Оборотни больше не пугали ее, даже не трогали. Тремер видела парочку однажды ночью, но те, лишь принюхавшись, сразу оставили свои владения. Появлялись, конечно,иногда. Но это было даже интересно. Здесь, Ламия была старшим вампиром, почти единственным. Было очень смешно, когда ехавшие автостопом куда-то двое слабокровных спросили у нее разрешение на нахождении в ее владениях, в течение одной ночи.

Ламия ненадолго замерла возле крыльца, не решаясь поднять взгляд на дом. Ее уже давно тут ждут. До рассвета меньше десяти минут, но это не страшно, крыльцо и спальни расположены с западной стороны. Калитка привычно скрипит.

- Я бежала сюда сразу из парка, - словно оправдываясь, начинает Тремер. – Больше не могла оставаться в городе. Поэтому, когда Макс принес это задание от ЛаКруа, я решила, что это будет последней миссией. Вышло даже убедительнее, чем предполагалось.

Тремер кривит губы, обнажая длинный клык. Фигура на крыльце неподвижна.

- Я не собиралась умирать там, - выпаливает Ламия, поднимая лицо. В глубине черных глаз что-то с болью меняется. – Просто нужно было уйти, думаю, не сбежала бы так, помножили бы на ноль другим способом, я не хочу, чтобы кто-то решал за меня хоть какие-то вопросы, тем более существовать или нет.

Небо стремительно розовеет с противоположной стороны дома. Раздаются голоса певчих птиц. Невидимое движение, которым охвачены все живые создания, словно пробуждается, призывая любое дышащее трепетать, просыпаться и бежать. Бежать неведомо куда, пока бушующий внутри пожар не иссякнет с последней искрой, пока маленькая мышца в груди не захлебнется от постоянного бега и не замолчит навсегда. Все смертное имеет время. Но сейчас Роберт думает, что не намерен терять ни секунды. Он резко поднимается и делает несколько широких шагов к Тремер, останавливаясь в полуметре. Она стоит перед ним, глядя во все свои диаблеристские глаза на сородича. Через все лицо наискосок тянутся рваные рубцы, оставшиеся от клыков оборотня, от самой кромки волос на лбу до низа правой щеки, пересекая оба глаза. Легкое платье позволяет видеть еще множество отметин, которые и действуют на оборотней. Ведь, если сородич еще здесь, значит враг не вышел с того поля живым. Каждый из шрамов цвета бычьей крови.

- И я не знаю, имею ли право просить тебя остаться. У меня нет ничего, что можно было бы предложить взамен жизни с кланом, - Ламия раздраженно дергает плечами и трет рубец на шее, будто он до сих пор кровоточит. – Черт, я уже сказала так много, и все еще этого не достаточно.

Тремер досадливо улыбается и разводит руками, из-за кровавого белка не видно, есть ли в ее глазах слезы, но от чего-то Роберт чувствует их.

- У меня больше нет слов.

- Больше не надо.

Оказавшись в объятиях, у Тремер больше не находится сил. Она тихо всхлипывает, хватается за ткань кофты, пока Носферату ведет пальцами по ее лицу, по каждому шраму, повторяя затем этот путь губами. Внутри все дрожит и словно бьется стекло, оглушающе падают витражи. Кажется, что вот-вот оглохнешь. Витэ обращается в лаву. Ламия тянется навстречу прикосновениям, ведет головой, лишь бы продлить контакт, потом, уличив удобный момент, цепляет зубами шарф, на лице Носферату и стягивает его вниз. Впившись в губы сородича, Тремер не может сдержать почти животный рык, перед глазами проносятся тысячи картинок последних месяцев их нежизни, сливаясь в единое белое ничто. Словно обоженные током все органы чувств остро реагируют на каждое воспоминание, которым они делятся друг с другом.